Дура! — коротко резюмировала Валентина, после чего плюхнулась на табуретку и некоторое время сидела, переводя дух. Над частным агентством «БМВ» нависал дух розни и братоубийственной войны, что, как известно, всегда чревато крахом.
В этот момент бразды правления в свои руки забрал Борис.
Что, бабенгаген, поругались? Очень хорошо. Как говорится, выпустили пар. Теперь умнее будете. Что бы там ни говорила Валентина, тебе, Маринад, надо идти на встречу с Кортневым. — Борис налил себе кофе из большого пузатого кофейника Валентины, добавил сахару и глотнул. Заметив, что Марина снова взвилась, Борис встал, положил тяжелую ладонь ей на плечо и заставил ее усесться за стол — вместе со всеми.
В кухне установилось протяженное молчание. Потом голос подала Летова. На этот раз, правда, он звучал не так воинственно, как прежде, а, пожалуй, даже чуточку жалобно.
Борь, — говорила она. — Ну какая из меня соблазнительница? Ты сам посуди — ни шмоток у меня нормальных, ни сексуальности какой-то особой. Да и вообще… Кто я для него, спрашивается? Внучка какого-то пенсионера Авилова — не более того. К тому же — и это все белыми нитками шито — представь только на секунду, что его приятель Серега хорошо знаком с семьей пенсионера, а у того, возможно, ни какой внучки и в помине нет, а есть, скажем, внук — что тогда будем делать, а?
Тогда… — на мгновение задумался Борис, — тогда…
Тогда ты скажешь, что влюбилась в него без памяти, — встряла в разговор быстрая умом Валентина, — когда он в Измайловском парке своими офортами торговал. Мне об этом сама Шилова брякнула — не подумавши, конечно.
Потом, решив, что Летова в их компании — персонаж с тонкой душевной организацией, она добавила:
Ты, блин, никого даже слушать не хочешь, а от тебя-то всего и требуется — в ресторан его вытянуть! Ни трахаться тебе с ним не надо, ни целоваться — договорилась о походе в ресторан — и баста! Получай денежки. Кстати, — честная Валентина вынула из сумочки некий конверт, который должен был благотворно отразиться на настроении девушки, и швырнула его через стол Летовой, — это тебе причитается за хождение в этот самый ресторан. Шилова сама предложила — не я. Лично я бы за такие бабки…
Знаем, что бы ты сделала за такие бабки, — блеснув глазом, сказал Борис, намекая на не слишком счастливую семейную жизнь Капустинской и её вечные свары с бывшим мужем из-за денег.
А ты скажи, скажи, — вскакивая с места, заверещала Капустинская, наступая на Борю. — Я, между прочим, за деньги никогда не продавалась, иначе какого хрена мне было все это агентство заводить?
Вот-вот, — с ухмылкой произнес Борис, — в самом деле, какого хрена? Не брал никто — ты прямо так и скажи.
Прежде чем Валечка успела вцепиться Борису в рожу ногтями и огласить воздух боевым воплем, до нее донесся тихий, как шелест, голос Летовой. Тихий-то тихий, но он сразу остановил ее перебранку с Борисом — столько в нем было скрытой страсти.
Матерь Божья, да здесь же целая штука! — выдохнула Марина.
Капустинская и Боря Дремов прекратили военные действия и уставились на пачку «гринов», выпавшую из конверта на стол.
Марина побледнела, поскольку до сих пор видела такую кучу деньжищ только в кино и сейчас никак не могла поверить, что эта сумма может принадлежать лично ей.
Валечка снова взялась за Марину, забыв о своем первоначальном намерении физическими методами сокрушить Бориса.
— А я что говорю? Сходила с мужиком в ресторан — и штука твоя. Всего-то и делов. А она нос воротит — не хочу, мол. Целку из себя строит!
Маринка воздела голубые глаза к потолку.
— Да я и есть целка, — сказала она, — вернее, почти — потому что один раз не считается.
Все замолчали, пытаясь оценить то, что произнесла сейчас Летова.
Признаться, даже Капустинская загрустила — вспомнила о давней поре своего девичества. Один только Боря сохранил необходимый оптимизм:
— Целка не целка, а работать надо. Ты, Летова, в ресторан идешь, — а не на Голгофу. Тем более не в бордель. Ну а если в ресторане Кортнев и потискает тебя малость — тоже ничего страшного. Мы, детка, живем в стране, где честь больше не в цене. Теперь вместо чести у нас вот эти самые «грины». Так что изволь соответствовать моменту и свой гонорар отрабатывать. Что, не нравится тебе такая постановка вопроса? По глазам вижу, что не нравится. И мне, кстати, тоже. Не знаю вот только, как Капустинской… — Тут Боря позволил себе недобро осклабиться и одарить начальницу нелюбезным взглядом. — Впрочем, не в этом суть. А суть в том, что для того, чтобы выжить, мы должны держаться единой командой. И действовать, как единый организм. Уяснила?
Теперь все взгляды были устремлены уже на Летову.
Хочешь с нами работать — тогда изволь поступать, как того требуют обстоятельства. Иначе — крышка — и не только тебе, но и всему делу. Понятно?
Понятно, — Марина Летова тяжело вздохнула и уселась на табуретку. — Делать-то что надо?
Вот ведь вобла сушеная, — полыхнула темпераментом Валечка. — Тебе что Борька сказал, а? Хоть он и хрен, конечно, порядочный, но голова у него на месте. Так вот, думать нам нужно тоже всем вместе — уяснила?
* * *
Серебряков вылез из «четверки» и прошел к обшарпанно-помпезному входу в здание МАХУ, украшенному в духе лучших советских традиций скульптурными памятниками могучих женщин-жниц и мужчин-сеятелей.
Деканат у тебя — где? — спросил у сбегавшей по ступеням девушки Серебряков, который, как известно, обладал способностью заводить разговор с любым человеком. — Да и вообще — работает сегодня?
Какой вы интересный, — защебетала художница, устремляя на Серебрякова пристальный взгляд. — Вы, наверное, наш новый натурщик — скажите только, когда станете позировать;— и я сразу примчусь. А деканат у нас на первом этаже, работает, так что можете пройти.
Серебряков вошел в гулкий коридор. Он понял, что с художниками надо держать ухо востро — уж больно они наблюдательные, — и решил долго здесь не задерживаться. Заметив массивную дверь с надписью «Деканат», Тимофей коротко стукнул и прошел внутрь.
Там за массивным столом сидела женщина, которую он — за бесцветность — окрестил про себя «серой мышью», и к которой обратился, как привык обращаться к такого типа женщинам, оценивая их финансовые возможности:
— Это вы здесь заведуете учебным процессом? — поинтересовался он громким голосом, вынимая из кармана туго набитое портмоне — до сих пор работница деканата даже не сделала попытки поднять на него глаза. — Может, вы заодно отвечаете и за связи с выпускниками?
Ну, положим, я. А вы по какому делу?
Мне вот этого парня надо. — Серебряков шлепнул на стол несколько фотографий Игоря Кортнева. — Учился у вас лет десять назад. Специальность — графика. Сразу предупреждаю, что ваши услуги будут оплачены.
В подтверждение своих слов Серебряков выложил на стол — прямо перед носом у женщины — сторублевую купюру.
Как он и предполагал, женщина мгновенно оживилась. Сняв очки, она прищурилась и с интересом посмотрела на стоявшего перед ней Тимофея.
Помню я Игоря Кортнева. Отлично помню. — Женщина некоторое время поиграла дужками очков и вдруг ослепительно улыбнулась, что даже придало её в общем-то заурядной внешности канцелярской крысы известный шарм.
Такой красавец был — все девчонки от него с ума сходили! Уж не случилось ли с ним чего? — вдруг заволновалась она, не забыв, правда, выдвинуть ящик стола и смахнуть в него — будто бы невзначай — предназначавшийся ей материальный стимул.
Нет, что вы. Игорь Кортнев процветает нынче, как никто. Он — вице-президент компании «Троя», — если вы о такой слышали. — Серебряков попытался изобразить на губах доброжелательную улыбку.
Женщина, снова напялив на кончик носа очки и чинно сложив перед собой руки, спросила:
Я все-таки не могу взять в толк, чем я вам в состоянии помочь? Может быть, вам нужно взглянуть на фотографии дипломных работ Игоря? С другой стороны, насколько я уяснила из нашего разговора, область его интересов ныне пролегает совсем в иной сфере — весьма отдаленно связанной с графикой.