В дверь негромко и корректно постучали.
Разрешите войти, Диана Павловна? — сказала хрупкая Аношкина, ее пресс-секретарь, чуть приоткрывая тяжелую дубовую створку двери.
Входи, раз уж пришла, — произнесла Шилова, отвлекаясь от своих размышлений и переходя к делам насущным.
Я передала документы Зинаиде Сергеевне, но она решила, что у вас, возможно, будут ко мне вопросы, а потому препроводила меня прямо в ваш кабинет, — словно оправдываясь, произнесла Аношкина, входя в комнату и останавливаясь у стола Шиловой. При себе пресс-секретарь имела большой редакционный конверт, который она прижимала к груди, как самую большую драгоценность.
Шилова, ни слова не говоря, протянула руку, взяла конверт и тут же вытряхнула его содержимое на столешницу. Аношкина, не смея уйти, отошла ближе к двери, чтобы не мешать своей патронессе просматривать материалы. При этом она находилась в пределах досягаемости, так что, случись Диане Павловне выказать интерес к какой-нибудь бумаге, она могла бы дать все разъяснения прямо с места.
Не обращая внимания на Аношкину, Диана сразу взялась за фотографии. Их было много — больших, средних, маленьких — разных. Диана торопливо перебирала их, отшвыривая в сторону одну за другой.
Обнимающиеся певички, пьяные кинозвезды, какие-то жирные парии, пляшущие на столе в ресторане — словом, чушь собачья! А где же Игорь? Где драка в ресторане «Первая формула»? И вдруг Диана Павловна похолодела — она увидела фотографию, которая была ей нужна, — и не одну. Игоря снимали сразу с нескольких сторон и в разных ракурсах. Диана невольно залюбовалась мужем — испанец, истинный испанец. Тонкая талия, узкие бедра, широкий разворот плеч — в руке блестящее, острое жало ножа. Можно было подумать, что перед ней лежала фотография из заграничного журнала, запечатлевшая кадр из модного фильма. Нет, упустить такого мужчину было просто немыслимо.
Отложив фотографии с Игорем в сторону и придавив их статуэткой богини Ники из позолоченной бронзы, Шилова сложила остальные материалы в конверт и движением кисти подозвала к себе Аношкину.
Сколько тебе это стоило? — спросила она, поднимая небольшие карие глаза на пресс-атташе. — Все вместе?
Двести долларов, — коротко сказала Аношкина, как солдат, отдающий рапорт своему командиру.
Диана Павловна слазила в нижний ящик стола, вынула конверт — небольшой, белый, из лоснящейся бумаги высшего качества — и протянула его маленькой хрупкой девушке с дерзкими черными глазами, антрацитовый блеск которых в данный момент был вполне сознательно приглушен длинными черными ресницами.
Здесь пятьсот. Двести — на покрытие расходов, триста — тебе. Можешь со спокойной совестью ехать домой.
Аношкина, словно балерина, чуть приподнялась на цыпочках, развернулась на носке левой ноги и легким, неслышным шагом устремилась к двери.
Погоди, — сказала Диана, когда девушка была уже готова проскользнуть в щель дверного проема. — Передай Зинаиде Сергеевне мои слова — сотрудник по связям с прессой компании «Троя» Аношкина занимаемой должности соответствует. Вполне.
Когда радостная и окрыленная похвалой самой Шиловой Аношкина удалилась, часы стали бить десять. Их мягкий, вкрадчивый звон заполнил кабинет совершенно неожиданно для Дианы, и она вздрогнула.
Зябко поежившись, хотя в комнате было тепло, Диана снова разложила фотографии на столе и стала — уже без излишней сентиментальности — тщательно их рассматривать. Теперь ее внимание, помимо мужа, привлекали другие герои состоявшегося в ресторане «Первая формула» спектакля. В частности, противник Игоря — пренеприятный субъект в плоском, как блин, голубом десантном берете на башке. На одной фотографии он был запечатлен стоя и с ножом в руке, а на другой — уже на полу. Отсюда Шилова сделала вывод, что ее муж неплохо отделал «десантника», и при этой мысли даже покачала головой. Хотя внимание фотографов-паппараци было сосредоточено в основном на Кортневе, достаточно было бросить один только взгляд на пустые, как у акулы, глаза его противника и его длинные, как у шимпанзе, руки, чтобы понять, что это крайне опасный тип.
Теперь оставалось как следует рассмотреть существо, ради которого Игорь полез в драку. Диана сознательно не торопилась с этим, оставляла на десерт. Выбрав из четырех фотографий две — с неизвестной ей до сих пор Летовой, — Шилова откинулась на спинку стула и вся отдалась созерцанию. Если бы она носила очки, то сейчас обязательно бы нацепила их на нос. Очки, однако, Шиловой были без надобности. Как всякий хищник, целью жизни которого было выслеживать добычу, она видела превосходно — даже в темноте.
Диане пришлось признать, что Капустинская не соврала: Летова и в самом деле очень хороша собой. Светлые, будто отлитые из серебра волосы, светлые же, но с удлиненным разрезом глаза — то ли как у русалки, то ли как у древней египтянки, тонкие, одухотворенные — в данном случае страхом — черты лица — с полным основанием позволяли предположить, что Игорь Кортнев провел время не без приятности.
Чего же, однако, она так испугалась, усмехнувшись, подумала Шилова, разглядывая расширившиеся от страха глаза девушки. Кажется, ей никто непосредственно не угрожает. Или она вообще такая трусиха, что при виде драки или ножа падает в обморок? Аи да частный детектив!
Потом, однако, Диана пришла к крайне неприятному для себя открытию: русалочьи глаза Летовой, в которых стоял испуг, были устремлены на Игоря. По этой причине невольно напрашивался вывод, что боялась она не столько за себя, сколько за ее мужа.
«Возмутительно! — помимо воли пронеслась в голове у Шиловой мысль. — Да как она смеет? Бояться за него, его любить, а если понадобится — то и наказывать — имею право одна только я!»
Так подчас думает иная молодая мать, неосознанно ревнуя своего ребенка к другим детям, с которыми он заигрался во дворе.
Швырнув на стол фотографии, Диана выключила настольную лампу и некоторое время сидела в полумраке, стараясь успокоиться и вернуть себе ровное расположение духа, чтобы снова мыслить конструктивно. Постепенно у нее в мозгу стала выкристаллизовываться некая идея, показавшаяся ей довольно плодотворной.
Для того чтобы воплотить ее в жизнь, требовалось, для начала, встретиться с Летовой и переговорить с ней с глазу на глаз — чем скорей, тем лучше. Повод для этого имелся. С какой стати отчет о событиях в ресторане ей должна давать Капустинская, если в ресторане за столиком с Кортневым сидела ее сотрудница?
Диана Павловна включила лампу, подтащила телефон поближе к себе и набрала номер Валентины. Когда в трубке после нескольких гудков щелкнуло и послышалось привычное Валечкино «Вас слушают», Шилова сказала:
Ты ещё не спишь? Это Диана.
Уж какой тут сон, — раздался голос Капустине кой. — Лежу вот на тахте, смотрю телевизор и жду, когда ты позвонишь.
У тебя есть телевизор? — неискренне удивилась Шилова. — Разве твой муженек не умыкнул его, когда съезжал?
У меня новый телевизор, — с некоторым раздражением в голосе ответила Капустинская. — Что ж мне теперь — до смерти без ящика оставаться? Купила на трудовые доходы.
Хорошо живёшь, — подпустила яду Шилова. — Я рада, что ты опять стала прилично зарабатывать. Впрочем, речь не о том. Я тут подумала и решила, что с подробным докладом ко мне должна прийти не ты, а Летова. О твоих с Борисом делах я в общих чертах знаю и, как ты понимаешь, не только от тебя. Но в ресторане тебя ведь не было, а что бы расставить все точки над «i» в той маленькой игре, которую я затеяла, мне необходимо поговорить с очевидцем.
* * *
Прежде чем войти в телефонную будку около метро, Глебушка Тимонин поднял воротник своего старого плаща на теплой подстежке и оглянулся раз, наверное, сто — чуть шею себе не свернул. Глебушка не был смелым человеком, но не был и дураком, а потому после встречи в Измайловском парке с жутким десантником вполне резонно считал, что осторожность не помешает. Оставив поблизости свою огромную сумку, где у него хранилось все разом — и товар, и складной алюминиевый столик, — Глебушка зашёл в тесное пространство будки и некоторое время рылся в карманах, разыскивая заветный пластмассовый жетон. Потом он достал из внутреннего кармана такую же потрёпанную, как и его плащ, записную книжку, раскрыл ее на нужной странице и тщательно, всякий раз сверяясь с книжкой, набрал нужный ему номер. Глебушка очень боялся, что таксофон «сожрет» жетон, а потому опустил его в щель в самый последний момент — когда в трубке раздался щелчок и послышался женский голос — «алло?».