Всякому известно, на что способна ревность. Вот у нас в 22-м доме случай был… Да… Одна дама приходит с вечеринки домой, звонит — никто не открывает, при этом она слышит, что за дверью кто-то ходит. Она, натурально, за ключи. А с той стороны тоже ключ вставлен, так что открыть невозможно. Тогда она смекает, что за дверью муж с неизвестной ей женщиной в это время ей изменяет. Поскольку дама только что с вечеринки, она, известное дело, находится под сильным воздействием винных и водочных паров. Как вы думаете, что она сделала? — Офицер наградил Валентину взглядом триумфатора, выдержал паузу и сам себе ответил: — Пошла на первый этаж, вскрыла половину ящиков с газетами, обклеила с помощью скотча газетами дверь — в три слоя, заметьте, не меньше, после чего всю эту конструкцию подожгла! — Офицер растянул в широкой улыбке рот и заговорщицки подтолкнул Валентину локтем в бок.
Так вот, — закончил он, — когда газеты основательно разгорелись и из соседних квартир валом повалили люди, желая узнать, что происходит, наша окосевшая дама поняла наконец, что попала не в свой подъезд, а в дом по соседству и устроила заварушку совершенно незнакомому ей человеку, который, по правде сказать, в это время и в самом деле изменял своей жене, а потому никак не реагировал на звонки и скрежет ключа в замке, полагая, что заявилась его собственная супруга. Каково? — Алексей откинулся на спинку стула и залился визгливым хохотом, вспоминая, должно быть, изумление женщины, когда она выяснила, что к чему.
Вот это да, вот это история — просто оторопь берет! — воскликнули в унисон Борис и Валентина и тоже расхохотались — большей частью для того, что бы подыграть участковому, после чего Валентина снова взяла быка за рога.
У меня есть подруга, — проникновенно сообщила она, положив ладонь на руку участкового, — у нее имеются сильные подозрения, что ее муж изменяет ей с некоей дамой, проживающей в доме № 18, который находится на вверенном вам, Алексей Петрович, участке. Поскольку она — женщина смирная, то попросила разобраться с этим делом меня — вы понимаете, надеюсь, что ей самой заниматься таким делом не совсем удобно? Оттого-то я и хочу узнать, есть ли в этом доме женщины, способные увлечь молодого, очень интересного мужчину, не обремененного особыми хлопотами и, как сейчас говорят, без материальных проблем?
Валентина со значением посмотрела на Алексея Петровича, походя мигнув Борису. Тот сразу же наполнил рюмки «Смирновской». Борис с Алексеем выпили, а Валентина, желая сохранить ясную голову, незаметно выплеснула содержимое своей рюмки под стол.
Хотя участковый был уже порядочно навеселе, к рассказу Капустинской он отнесся с пониманием, осознав наконец, какие серьезные причины заставили молодую женщину обратиться к нему с просьбой, показавшейся ему поначалу необычной и даже противозаконной.
Поднявшись на ноги, он прошел к стоявшему в комнате стеллажу, покопался в нем и извлек на божий свет толстенный том, на обложке которого значилось: 1-я Железнодорожная улица, дом № 18.
Положив книгу Перед носом у Валентины, он сказал:
— Вот вам то, что вы просили. Действуйте. Делайте какие угодно выписки, но только здесь, в моем присутствии. И еще: работать вам придется самостоятельно. Я сейчас не в том настроении, чтобы вам помогать или советовать.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Игорь Кортнев, вице-президент компании «Троя», вышел из подъезда дома № 18, не застегнув длинного, цвета ночного неба пальто. Хотя на улице стоял морозец, ему было жарко. И неудивительно — два с лишним часа он, что называется, занимался делом, которое требовало от него отдачи всех физических сил. Впрочем, против этого Игорь ни капельки не возражал.
«Побольше бы таких упражнений, — подумал он и с удовольствием потянулся всем своим большим красивым телом, — а то скоро совсем у Дианки закисну».
Прогулявшись к кинотеатру «Баку», он привычным жестом вскинул руку, подзывая машину. Через минуту, скрипнув тормозами, к нему подкатила «девятка». Игорь, даже не спросив водителя, повезет тот его или нет, вальяжно раскинулся на подушках заднего сиденья, захлопнул дверцу и скомандовал:
— Белорусский вокзал, угол Лесной, особняк компании «Троя».
Надо отметить, что еще не так давно ни командного баритона, ни жестов, достойных генерала или фельдмаршала, у Игоря и в помине не было. Всего год назад он влачил жизнь нищего художника, торговал в Измайловском парке своими произведениями, которые расходились плохо, поскольку Игорь был графиком и вместо монументальных полотен, расписанных килограммами масляных красок или на худой конец акриловой темперой, мог предложить вниманию скучающей публики только сделанные пером и тушью рисунки с видами старых московских двориков или офорты, не пользовавшиеся спросом из-за чересчур скромного обличья и тонких, почти незаметных металлических рамок, походивших на оправу для очков.
Квартира, где жил и творил Игорь, повергала неподготовленного посетителя в ужас и изумление кучами громоздившегося здесь чуть ли не до потолка всевозможного хлама, валявшимися тут и там скомканными листами бумаги и причудливой формы пятнами пролитой и засохшей на паркете туши.
В один прекрасный день Игорь, вернувшись в свою скромную квартиру и обозрев окружавшее его запустение, улегся на диван, обставился со всех сторон пивом и погрузился в размышления.
— Так жить нельзя, — вслух рассуждал он, потягивая «Очаковское» и стряхивая пепел от сигареты в пепельницу, упокоившуюся у него на груди. — Необходимо срочно что-нибудь предпринять — только вот что?
Взгляд молодого человека неожиданно упал на толстенную газету «Из рук в руки», лежавшую на полу у маленького, на колесиках, столика с телефоном. Игорь уж и не помнил, как она оказалась у него в доме — знал только, что он ее не покупал.
Взяв газету, он принялся не без интереса перелистывать испещренные всякого рода объявлениями и предложениями страницы. Поскольку Кортнев газеты этой отродясь не читал — за все годы, что прошли с начала демократического переворота, он так и не научился верить в магическую силу объявлений, — «Из рук в руки» немало его позабавила. Чего стоило хотя бы предложение такого рода: «Верну утраченные покой и счастье за один только сеанс. Ворожея Вероника».
— Вот к кому мне надо обратиться, — пробормотал график и ухмыльнулся, — к Веронике. Душевный покой и счастье мне бы сейчас подошли как нельзя лучше. Но вот в чем закавыка, — продолжал свои рассуждения Игорь. — Здесь сказано — «утраченные покой и счастье», а у меня — насколько я помню — никогда не было иллюзий в отношении этого мира. Как говорит моя мама: «Кто это сказал, что человек пришел в этот мир для того, чтобы бездумно радоваться?» Стало быть, мне, — вздохнул Игорь, отхлебывая пива, — ни счастья, ни спокойствия не видать, поскольку у меня их и раньше не было. Но чего же тогда пожелать, отправившись к ворожее?
Этот вопрос настолько его разволновал, что он даже присел на диване и устремил алчущий истины взор в немытое окно.
В самом деле, подумал он, что бы я мог пожелать себе, окажись я наедине с неповторимой Вероникой, которая согласилась бы выполнить любую мою прихоть? Независимости? Могущества? Собственного острова в Карибском море?
Пожалуй, я попросил бы независимости — от всех и вся. Не свободы, нет — уж я-то знаю, что абсолютной свободы не бывает. А вот независимость — штука хорошая. По крайней мере, позволяет заниматься любимой работой, не тратя время на всякую ерунду. А откуда взяться независимости — другими словами, что нам ее дает, а?
Игорь поднялся с дивана и несколько раз прошелся по комнате, отфутболивая ногой в сторону скомканные листы офортной бумаги. Деньги — вот что! А вот их-то я как раз зарабатывать не умею.
Хорошо, продолжая внутренний монолог, сказал сам себе Кортнев, если мои работы не пользуются спросом, то должно же быть у меня хоть что-нибудь, что можно загнать? Помнится, еще в училище девчонки болтали, что я похож то ли на какого-то маркиза, то ли на графа — известного ловеласа и бабника XVIII века. Говорили даже, что портрет этого самого маркиза в Пушкинском музее висит.