— А скоро, пишут, поедут с инспекцией, — продолжал говорить над ухом торговец молотилками. — Сам министр земледелия, лорд Крушоу будто бы ехать собирается. Кто согласится переселиться, тому будут громадные льготы. Знающие люди предсказывают, что в ближайшие годы, если реформа осуществится, можно ожидать перемещения двух, а то и трёх миллионов человек! Представьте, какая это клиентская база!
Тем временем господин в сером вернулся, неся в руках несессер. Он передал его спутнице и сел на своё место. Теперь я рассмотрел спутника женщины в вуалетке получше. Узкий, угловатый, но чувствуется, что сильный — этакие люди неуклюжи в быту, но смертельно опасны, попадая в свою стихию. А я был уверен, что это не лакей, а телохранитель: в остром взгляде, сжатых тонких губах и сдержанных движениях ощущалось что-то затаившееся — как у свернувшейся в ожидании жертвы змеи. Почему-то он напомнил Франца, хотя внешне они были совершенно не похожи. Одного поля ягоды, сказал я себе, всё больше утверждаясь в мысли, что загадочная женщина в изумрудном платье и есть та, кого провожал «медведь».
Я был уверен, что её спутника не было среди слуг, схвативших меня в клинике. Значит, опасаться нечего. Хорошо бы переместиться поближе к столику, за которым обедала женщина. А ещё лучше — попасть в число её сотрапезников. Я подумал было даже подкупить официанта, но сразу отказался от этого плана: подобная дислокация привлечёт к моей персоне лишнее внимание, да и нынешний сосед дамы — грузный мужчина с окладистой морской бородой — вполне способен устроить скандал, лишившись ни с того ни с сего общества хорошенькой женщины.
Я решил предпринять иной демарш. Когда обед подходил к концу, встал, поблагодарил спутников, проигнорировал вопрос, заданный неугомонным продавцом молотилок, и направился к одному из входов в вагон, где перехватил официанта, который обслуживал центральные столики по правую сторону.
— Любезный, не знаете, что за пассажирка сидит вон с тем господином в сером, похожем на жердь? — спросил я тихо, чтобы посторонние не могли услышать.
Официант покосился на меня сначала равнодушно, потом скользнул взглядом по рукам, заметил краешек банкноты и растянул пухлые губы в любезной улыбке.
— Это госпожа Рессенс, — ответил он, умудряясь выговаривать слова только одной половиной рта. — Путешествуют с компаньонкой и, кажется, телохранителем. Всегда первым классом.
— А имя?
— Мэри.
— Часто ездит?
— Каждую неделю почти. Но по разным дням. Хорошо нашей железнодорожной компании известна. Щедра, — добавил официант со значением.
Но я расставаться с деньгами не торопился. Ещё не всё узнал, что хотел.
— До какой станции путешествует?
— Сейчас до Ковентри следуют. А так бывает, что и по-всякому. Когда дальше едут, а когда и ближе, — официант недвусмысленно покосился на банкноту, всячески проявляя признаки нетерпения.
— Номер купе и вагона, — требовательно проговорил я.
Официант выжидательно молчал. Пришлось сунуть ему в нагрудный карман купюру.
— Второй вагон, двадцатое купе, — тотчас последовал ответ, и официант полетел к столикам.
Я медленно дошёл до своего купе. Мэри… Хм… Кажется, я совсем недавно слышал это имя.
Ну, конечно! Это про неё «медведь» говорил, что окно забыла закрыть на задвижку. Значит, его сестра.
Куда же она ездит каждую неделю? Уж, конечно, не от скуки. Значит, по делам. И вот сейчас опять едет, причём сразу после прибытия фон Раскуль.Есть ли между этими событиями связь? Что, если «медведь» отправил сестру за какой-то надобностью, связанной с делом, ради которого в клинику приехала Раскуль?
Я прошёлся по тесному купе, сел. Сколько не предполагай и какие гипотезы не строй, а узнать наверняка можно только у самой Мэри Рессенс.
Жаль, не выспросил у официанта, что это за станция такая Ковентри, и что в ней особенного. Впрочем, узнать можно и кондуктора.
Я протянул руку и нажал кнопку в изголовье.
Ждать пришлось недолго. Кондуктор явился через минуту.
— Что за станция Ковентри? — сходу спросил я.
— Ничего особенного, — кондуктор слегка удивился. — Вам дальше ехать.
— Это я знаю! — нетерпеливо отмахнулся я. — А чем Ковентри примечательна?
— Есть там грязелечебница новомодная, — кондуктор брезгливо поморщился, выразив своё отношение к подобным способам врачевания. — Какой-то доктор из Гегемонии держит. Говорят, пользуется большим спросом.
— Что же там лечат?
— Да что ни попадя! Нервы, видать, в основном. Туда всё больше дамы ездят. Нервического склада, — добавил кондуктор со смешком. — Раньше на минводы катались, а теперь грязью облепляются. На всё мода, — закончил он философски, присовокупив скорбный вздох.
Я дал ему денег и отпустил.
Теперь ясно, зачем Мэри Рессенс отправилась в путешествие. Должно быть, фон Раскуль послала в Лондон сообщение или позвонила доктору Барни и таким образом узнала, что тайный светило медицины скончался. Ей срочно потребовалась замена специалиста, и «медведь» предложил позвать доктора из Гегемонии. Вот только что за лечение требовалось графине? Доктор Барни был хирургом, а его коллега со станции Ковентри едва ли — он, судя по всему, практиковал нетрадиционные методы лечения. И вообще, наверное, терапевт или психиатр.
Глава 39
Я в психиатрию не верю. Считаю лженаукой. Как можно разобраться в человеческой душе, понять, что движет той или иной личностью? И методы кажутся мне странными: поговорил такой врач с пациентом, а потом говорит: «Э, батенька, да у вас нервическое расстройство. Вам надо валерьянки да ледяные обёртывания опробовать». Или пропишет таблетки для успокоения. Тьфу! — одним словом. Но, возможно, дело в том, что я из другого мира и детство моё прошло в иных условиях.
Вот хирургию я уважаю. И сам учился этой специальности. Тут уж всё чётко: вот сердце, вот печень, вот гипоталамус. Режь себе и смотри, чтоб пациент не помер. А там уж как Бог решит: выживет человек или концы отдаст. Но зато если уж тебе надо вырезать аппендицит, ты знаешь, что и где, а не гадаешь: попробуйте это, попробуйте то. Правда, сам я с живыми дела не имел. Как-то всё больше с мёртвыми.
Охваченный такими мыслями, я снова прошёлся по купе. Нет, определённо нужно выяснить, что за врач такой, чем занимается. И тогда уж понять, как мистер Барни иметь что-то общее с «медведем» и его клиникой, где молодых девушек помещают в стеклянные ванны с гелем. Хоть горничная и предала меня, смерти я ей не желал. Девушку было жалко. Как она лежала под прозрачным слоем — точно спящая царевна, только не в сказке, где всё кончается хорошо, если придёт принц, а в каком-то кошмаре, где и принца-то никакого нет, а вместо него — любопытный алхимик.
Вдруг я понял, что, по сути, уговариваю себя не ехать в Лондон, не узнав правды о том, что происходит в Амстердамской клинике. Только начал очень уж издалека — так до сути долго добираться придётся. Лучше сразу признаться себе, что сейчас меня больше интересует не то, как воспримут мой рассказ о последних событиях в Секретной службе, а станция Ковентри. Я всегда стараюсь быть с собой честен. Потому прямо задал себе вопрос: готов ли я влезть в это дело?
Искать ответ пришлось два дня, что поезд громыхал по рельсам. Я взвешивал все «за» и «против», уговаривал себя то ехать до Лондона, то выйти на той же станции, что и Рессенс.
На завтраке, обеде и ужине я следил за женщиной в вуалетке, стараясь не привлекать её внимания. Из-за того, что чёрная сетка скрывала взгляд, определить, заметила ли Рессенс мой интерес, было невозможно, однако я надеялся, что нет.