Я позвонила. Меня впустили внутрь. В холле пахло мебельной политурой, свежими цветами и бережно поддерживаемой чистотой. Нигде не видно ни рекламных листков, ни пестрых брошюр. Я сняла туфли, чтобы не сбивать ноги, топая в них на лестнице, а перед последним пролетом остановилась, перевела дыхание и постаралась внутренне успокоиться, дабы явиться на встречу в достойном виде. Выглядеть не лучшим образом в любом случае не имело смысла.
Я думала, меня встретит секретарша, но ее, очевидно, вообще не было. За столом в приемной сидела сама миссис Маккиннон.
– Доброе утро, Мелисса,– сказала она, протягивая руку.– Как твои дела?
Крепко, но дружелюбно пожимать при встрече со знакомыми руку я научилась именно от миссис Маккиннон, поэтому, обменявшись с ней рукопожатием, почувствовала себя еще более уверенно. Она всегда повторяла, что леди надлежит пользоваться хорошим кремом для рук, чтобы производить неизменно приятное первое впечатление. На ее учительском столе все время лежала пилка для ногтей, и она позволяла пользоваться ею и нам. По-моему, в своем воображении миссис Маккиннон преподавала совсем в иной школе. Возможно, даже в другой эпохе.
– У меня все отлично, спасибо.
Я вдруг подумала о том, считает ли она и теперь, когда я повзрослела, что имеет право указывать мне на недостатки маникюра.
– Рада слышать. Входи же,– произнесла миссис Маккиннон со своеобычным восхитительным эдинбургским акцентом.
Следуя за ней в офис, я отстала на несколько шагов, так как на ходу рассматривала фотографии на стенах. К моему изумлению, это были довольно колоритные снимки из какого-то консервативного журнала.
За те десять лет, что мы не виделись, миссис Маккиннон ничуть не изменилась. Твидовая юбка сидит идеально, туфли на высоких каблуках безукоризненно чистые и блестящие, а швы на чулках – поразительно ровные. Особенной красотой она никогда не отличалась, но излучала нечто неизменно притягательное, подобно тонким французским духам или лавандовой жидкости для протирки мебели.
– Итак, Мелисса,– сказала она, садясь за письменный стол. На нем стоял компьютер вишнево-красного цвета, ваза с орхидеей и лежал блокнот в кожаной обложке.– Чем могу быть полезной?
Я опустилась в обтянутое кожей и обитое металлическими гвоздиками кресло и набрала в легкие побольше воздуха.
– Я ищу работу. Бобси Паркин посоветовала мне позвонить вам.
Что сказать дальше, я не представляла. По телефону мы только условились о встрече. Что это за агентство, следовало ли привезти с собой документы – я ничего не знала.
– Ах, Бобси! – как-то устало вздохнула миссис Маккиннон.– Я ведь говорила ей… Мелисса, дорогая, никто давно не называет ее Бобси. Теперь она предпочитает быть Элеонорой.
– Впервые слышу,– сказала я.
– Пора вам, девочки, признать, что вы вступили во взрослую жизнь.– Миссис Маккиннон с огорченным видом постучала по блокноту авторучкой.– Надеюсь, вы вынесли из моих уроков хотя бы главное: самое первое впечатление очень важно.
– Конечно! – с чувством воскликнула я.
– Я все время ношу с собой в сумочке крем для рук и запасную пару колготок!
Миссис Маккиннон улыбнулась, раскрыла блокнот на чистой странице и немного наклонилась вперед.
– Элеонора рассказала тебе, чем занимается мое агентство и каких обслуживает клиентов?
По привычке, дабы доставить собеседнику удовольствие, я кивнула в ответ. Следовало дать понять миссис Маккиннон, что мы с Бобси разговаривали об ее агентстве долго и вдумчиво, хоть это и не соответствовало действительности.
Миссис Маккиннон внимательно взглянула на меня поверх очков, и я превратила кивок в едва заметное покачивание головой.
– В подробности она не вдавалась,– уточнила я.
– У Элеоноры теперь очень много дел. На себя остается совсем мало времени.
Я не могла представить Бобси слишком занятой. Она умела разве что выгуливать собак… ну, еще и мужчин в годах. Вслух я, разумеется, ничего не сказала. Надеюсь, и на лице мои мысли не отразились.
– Расскажи, чем ты занималась после окончания колледжа,– попросила миссис Маккиннон
– Ну… Работала в разных фирмах,– ответила я.
Собеседования я терпеть не могу, даже если они проводятся, как на этот раз, в форме приятельской беседы. В школе нас подобному не учили. Хвастовство вообще в ту пору порицалось.
Я почти услышала крик Нельсона: «Не умаляй своих достоинств!» – и, приподняв голову, постаралась представить, что речь веду не о себе, а о ком-то постороннем.