Я уставилась на пол, усыпанный крохотными серебряными кружками. Этими деньгами можно было заплатить за телефон…
Тут, как нарочно, раздался чертов телефонный звонок – напоминание, в котором я отнюдь не нуждалась.
Ответил Нельсон.
Я все еще смотрела на устланный блестками пол и раздумывала о том, смогу ли уговорить соседа найти мне в его офисе временную работу, когда он вернулся в комнату с радиотелефоном. Как только я взглянула на его напряженную и потемневшую физиономию, то сразу догадалась, кто звонит.
Нельсон без слов протянул мне трубку.
– Привет, пап! – воскликнула я ненормально веселым голосом.
Тут уж ничего не поделаешь. Меня с раннего детства учили, что леди обязана отвечать на звонок так, будто ей вот-вот сообщат о том, что она сорвала джекпот в Национальной лотерее.
– Как поживает моя девочка? – требовательно спросил отец.
– Замечательно, спасибо!
Нельсон изумленно округлил глаза и яростно постучал себя по лбу.
Я метнула в него укоризненный взгляд. Неужели он думал, что я тут же доложу папочке, какое несчастье меня постигло?
– Давненько ты не звонила. Мама забеспокоилась, и я сказал, что сам узнаю, не стряслось ли у тебя чего.
Они все время ждали, что на мою голову обрушатся жуткие проблемы. Я единственная из их дочерей заставляла свои мозги работать, поэтому знала, какой ценой достаются деньги. Однако именно – и только – я, по мнению родителей, должна была не сегодня-завтра попасть в беду.
Сосед жестами пытался втолковать мне нечто чересчур мудреное, поэтому я повернулась к нему спиной, лихорадочно соображая, что бы сказать отцу.
– Ничего у меня не стряслось,– не вполне убедительно солгала я.– Впрочем, знаешь, зря я когда-то не послушала Нельсона и не начала откладывать деньги…
– Постойте-ка, уважаемая леди! – Папочка мог запросто перебить собеседника. Ужасная привычка.– Надеюсь, вы не надумали просить у меня взаймы?
– Э-э…
– Мы оба прекрасно помним, как я одолжил вам в прошлый раз. И чем все закончилось?
Волоча ноги, я отошла к окну, чтобы Нельсон не слышал моих слов. Груз у меня на сердце тяжелел с каждой секундой.
– Да, я помню, как сказала, что со временем непременно верну тебе долг, все до последнего пенни.
– А где он сейчас, этот твой Перри?
Я прикусила губу, твердя себе, что держаться надо, как подобает леди.
– У него агентство в Швейцарии. Сдает туристам шале. Как и собирался.
Больше я ничего не знала. Даже нового телефонного номера Перри. Старый был отключен.
– Выходит, катается на лыжах за мой счет, так? – Отец заржал, точно лошадь, и внезапно резко оборвал смех.– Я мог бы подать на него в суд за кражу, если бы ты сама не отдала ему деньги. Хоть это понимаешь, Мелисса? Десять тысяч фунтов – уму непостижимо! – проревел он. Сумму я и сама прекрасно помнила.
– Понимаю,– мрачно произнесла я.– Но возможность вложить деньги выдавалась потря-сающая… и потом, я до сих пор уверена, что произошло недоразумение. Скоро Перри объявится. Он сам мне позвонит.
Папаша снова загоготал, и я скорчила трубке совсем не подобающую леди гримасу.
– Дорогая моя дочь, сколько раз я повторял тебе: мужчины заключают деловые сделки в постели!
– Не было у нас никакой постели! – закричала я. Отца это в любом случае не касается. Мозг мой буквально пылал.– Мы с ним не спали! Я… я не из таких!
Я говорила правду. Внешность частенько обманчива. Не стоит думать, что если у женщины пышный бюст и романтическая натура, то она легко доступна. Кстати, так рассудил и Орландо. Уже на третьем свидании, угостив меня всего-то фиорентиной и диетической колой в «Пуччи пицца», он сделал мне прозрачный намек.
Папа все еще заливался противным смехом в стиле Лесли Филипса.
– Твоя проблема в том, дорогая моя Мелисса, что в каждом мерзавце ты склонна видеть лишь хорошее. Не так уж это и плохо, но нельзя же быть настолько доверчивой!
– Насколько «настолько»? – спросила я ледяным тоном.
– Ты вечно остаешься в дураках, но когда-то должна образумиться. Найди себе мужчину, который станет заботиться о тебе. О тебе и твоей врожденной глупости.
Я ничего не ответила, так как сосредоточилась на том, чтобы не разныться. Папочка знал, какие струны задеть, чтобы довести меня до слез. Порой мне кажется, в этом его настоящее призвание.
– Большинство девиц осознают, что жить надо именно так, примерно к двадцати одному году,– добавил он.– Дурость ты явно унаследовала от родственничков по материнской линии.
Мне стукнуло двадцать семь, и у меня был диплом – отец, само собой, не принимал его всерьез.