Кто-то больно ударил Крейна между лопатками и кто-то подставил ногу. Крейн споткнулся, его на лету подхватили за воротник и, встряхнув, поставили прямо.
О'Нейл рассмеялся сухо.
— Ах, вот кто… Мой дорогой, зачем вы пробираетесь вдоль заборов?
— К черту заборы! — Крейн был положительно груб. Эта цепь беспокойных случайностей страшно взвинтила его нервы, — лучше б они оставили заборы в покое и… и прогулялись к реке…
— Что такое?
— Ничего. Рудокопы возвращаются в лодках. Они вам закатят еще одну стачку за спиной генерала Белла.
Кажется, Крейн ничего не имел против этих рудокопов… Но не может же он молчать, когда его тащат по площади, как бродягу!
— Вы слышите, Веллс? — сказал О'Нейл в темноту. — Прекрасно, Крейн, прекрасно.
— Сэр, — Крейн смягчился, — я полагаю, это…
— …Отнюдь не наемные бандиты, Крейн. О, нет! Это, — О’Нейл повел рукой, — напротив того, Союз граждан, то есть сто человек деловых людей, вооруженных до зубов и разделенных на взводы: например взвод Балкелея Веллса, управляющего копи «Смоглер», или взвод Антуана Герро-на, директора Людвильского банка…
Веллс, широкий, со сплющенным профилем профессионального боксера, появился под фонарем.
— Парень, кажется, прав. Разрешите четыре взвода к реке. Остальные займутся здесь.
О’Нейл на ходу обернулся к Крейну.
— Пока что берите ружье. Размяться перед сном — прекрасно!
У О’Нейла помолодел от удовольствия голос.
Слова команды выговаривались неслышно. Не было прямолинейных движений и военных отчетливых поворотов. Толпа на площади, как неживая, мягко разваливалась на куски. Взводы, сливаясь, спускались к реке; другие уходили в короткие радиусы улиц. Взвод Балкелея Веллса, управляющего копи «Смоглер», прошествовал мимо Крейна к низким деревянным домам на южной стороне площади. От взвода отпадали куски, прилипая попутно к крыльцу, к дверям и окнам низких домов.
Крейн остался у фонаря. Теперь он слушал, вытянув шею.
Оконная рама загремела под тяжелой рукой; двери трещали и стонали; за дверьми что-то падало и что-то катилось. Ни одного человеческого крика среди деревянных, стеклянных и металлических шумов. Казалось, бесполезную способность стонать и сопротивляться люди уступили неодушевленным предметам.
Крейн никогда не был трусом. Он мог бы размяться перед сном… Он входил бы сейчас в низкие деревянные дома, ружьем требуя молчания. Он мог бы поднимать сонных людей с постели; смотреть, как они под дулом неверными руками натягивают рубашку; гнать их в условленное место, откуда автомобили без огней повлекут добычу к поезду, уходящему за пределы штата. Крейн не был трусом, но он не взял предложенного ружья, чтобы провести эту ночь,
как следует американцу и мужчине. Он стоял один, страшно тоскуя в преступной тишине, за которой укрылась площадь.
Когда же над рекой слева стали стрелять часто и сильно, Крейн вдруг побежал, захлебываясь от непостижимого страха. Он бежал к дому на спуске в поселок рудокопов, где жил теперь в комнате Джима. Ему казалось, что пули у него за спиной с ужасающим разнообразием свистели, визжали, булькали, колотились сухо, звенели как разбитое стекло. В беспамятстве ему казалось, что дома ждет его Джим, что только веселый Джим, который знает, когда нужно брать ружье и в кого нужно стрелять, освободит его от путаницы и страха.
На столе горела лампа с прикрученным фитилем. В кровати Крейна лежал человек, укрытый одеялом Крейна; на спинке кровати висели зеленые в красную полоску носки.
Опять Сайлас!
— Ах, это вы, — сказал Сайлас, жалобно скрипнув кроватью, — невозможно уснуть в такой обстановке. Послушайте… что там такое?
— Там — Союз граждан. Каким вы поездом?
— Одиннадцать тридцать пять. Союз граждан… так я и думал. Хорошо еще, что ваша хозяйка меня узнала.
Крейн молчал.
— По-видимому я занимаю вашу кровать… — задумчиво проговорил Сайлас.
— Да, — сказал Крейн и, не раздеваясь, лег на подстилку, принадлежавшую Джиму Хорти. Он лежал на спине; его колени дрожали от быстрого бега и холода, проникавшего сквозь подстилку.
— Сайлас, вы спите, Сайлас?
— Нет, конечно.
— Я хотел вас спросить…
Крейн приподнялся на подстилке, силясь разглядеть Сайласа в перспективе четырех некрашеных ножек стола, за которым Джим Хорти недавно делил с ним ужин.
— Сайлас, что будет дальше?
— Ну, все, что бывает всегда: беспокойных вышлют. Лидеров повесят. Остальные притихнут; особенно если наша операция со стачечными пособиями…