Лариса Николаевна сжала зубы:
— Что именно вы предлагаете?
— Эвакуацию.
— Ха! Этому не бывать. И дело даже не в моей вредности. У нас нет законных оснований лишать людей домов и выкидывать на улицу. Если вы, конечно, не хотите заплатить за проживание в городе трёхсот человек.
Павел потянул тело назад к спинке. Антон опустил руки с груди. Она была права. Ничего они не могли поделать. Эвакуация? На сколько дней? И кто вообще на это решится? Кто покинет свой дом, услышав сказку про собак мутантов, тем более про НЛО?
— Если у вас больше нету идей, прошу не кормить меня безумными теориями и позволить делать мою работу. И раз вы уже здесь, у моих коллег будет несколько вопросов о вашей деятельности, о ваших методах. Прошу остаться, пока они у вас все не узнают.
— А какой у вас план? — спросил Антон, — каков ваш план действий?
— Ждать.
Павел ухмыльнулся.
— И почему я не удивлён.
Лариса Ивановна резко встала, толкая стул со скрежетом. С отвращением взглянула на парней.
— Не высовывайтесь. Не хватало ещё ваших безумных теорий в уши деревенщине заливать.
Будто нарочно топая, она вышла из домика, громко хлопнув напоследок дверью.
— Собаки мутанты? — Павел посмотрел на Антона.
— Моя новая версия. Придумал, пока ехали сюда.
— А почему подземные?
— Не знаю. Куда-то же должны люди подеваться.
— Это не объясняет отсутствие следов.
— Не объясняет, — выдохнул Антон, — собаки мутанты на летающей тарелке?
— А при чём тут собаки мутанты тогда? Можно лишь НЛО оставить.
Антон тихонько кивнул. Да, если есть летающая тарелка, собаки мутанты не нужны.
За дверью кроме шума дождя, наконец послышались голоса жителей. Они всё спрашивали, что за люди приехали и какой именно информацией они обладают. Их тон становился недовольным. Люди хотели знать, что им грозит. На кону их жизни.
Антон сорвался с места.
— Ты куда? — развернулся к нему Павел, всё ещё сидя на стуле.
Перед выходом на улицу, Антон успел сказать:
— Делать то, ради чего мы всё затеяли, помогать.
Дверь со скрипом распахнулась и влажный воздух с каплями дождя ударил по лицу Антона. Всё внимание было на нём. Лариса Николаевна сжала кулаки, напрягая жилы на шее.
— Я здесь, чтобы вам помочь!
— Помочь с чем?! — крикнул один из нетерпеливых жителей.
— Разобраться с тем, что убило ваших людей!
— Как?!
Антон широко улыбнулся:
— Следуйте за мной!
И пошёл к машине выстраивая за собой хвост из людей.
Первым к нему подбежал Павел, затем Лариса Ивановна.
— Посвятишь меня в свой план? — шёл за ним Павел.
— Он очень простой, — Антон открыл багажник, — мы убьём их. НЛО, собаки мутанты, неважно, — он достал несколько пистолетов и стал раздавать первым попавшимся людям.
Павел стоял в неверии:
— Это безумие. То же самое случилось в прошлый раз.
— Нет. Не то же самое. В тот раз, не было нас. Не было оружия.
Мачете, осиновые колы, даже рогатки, всё имело спрос.
Часть людей отправились в свои дома за вилами и большими столовыми ножами.
— Да, не было. Но так же, как и они, мы не знаем, что именно убивает людей. И никакая пара пистолетов это не исправит. Мы даже не знаем во что, будем стрелять!
Павел посмотрел на Ларису Ивановну:
— Сделайте что-нибудь!
Она хотела что-то сказать, как Антон резко закрыл багажник и обратился к ней первый:
— Здесь и сейчас. Мы можем решить вашу проблему. Уже сегодня вечером вы можете быть дома. Не ночевать в этих хибарах с тонкими матрасами. Лишь пустите нас.
Павел схватил Антона и развернул к себе:
— Мы приехали предотвратить самоубийственный поход в лес, а не убедиться, что он состоится!
Лариса Ивановна подняла пистолет вверх и ударной волной грохота разбросала капли дождя в стороны.
— Хватит! Я не позволю, ни вам, ни кому-либо ещё, отправиться в лес!
Все замерли. Лариса Ивановна громко дышала и смотрела на окружающих. Они смотрели на неё. Уставшие люди, с напуганными глазами. У одних в руках пистолеты, у других большие ножи. Они окружили её. И даже полицейские мужчины, что бежали на выстрел, не могли пробраться через толпу к ней, чтобы защитить.
— Мы устали. Наши дети умирают, — говорили они, — наши друзья, наши родители. Это закончится сегодня.
И в центре всей армады, Павел смотрел на лицо, что знал столько лет, но по-настоящему увидел впервые.