Лучница глубоко вздохнула, а затем начала рассказывать:
— Отец у Гары был епископом. Не сказать, чтобы прилежным. И выпивал, да и... женщин не чурался.
— То, что вся церковь блядует, кто во что горазд — это я в курсе, — кивнул Верша. — Но вот про жену и детей...
— Сейчас не так, как было раньше. Церковные чины лет двести назад собрались и сами себе разрешили иметь детей и жен.
— Логично, хули, — хмыкнул воин. — Сами себе разрешили...
— Суть не в этом. Просто... В церкви брак — это в основном решение родителей. Отца, если быть точным. В принципе, как у всех дворян.
— Не по любви вышла?
— Нет конечно. Кто бы ей позволил, — хмыкнула Мара. — Выдали её за тогда ещё молодого Слифуса. Епископ без имени и заслуг. Без чёткой стороны и без серьёзной поддержки за спиной в Синоде.
— Чёт пока я не услышал причин делать полсотни дырок в груди у такого супруга.
— Слифус... был очень ревнив. Я бы сказала... он был болен на голову. Постоянно проверял, искал поводы для скандалов и...
— Бил?
— Бил, пытал и даже резал, — кивнула Мара, затем усмехнулась и добавила: — При этом сам умудрялся... Ни в чем себе не отказывать. Служанки, монашки... даже дочерей своих друзей и коллег...
— Откуда знаешь?
— Знаю... Просто знаю.
— Не выдержала и сбежала? — спросил Верша.
— Не знаю, зачем он это сделал, но Слифус приказал одному из своих верных рыцарей изнасиловать её. В процессе он вошёл в спальню и устроил скандал супруге. Рыцарь ей тогда ребра сломал, когда пытался изнасиловать.
— А она?
— А она после того, как смогла стоять, зарезала спящего пьяного рыцаря.
— Сильно ребра что ли поломал?
— Не очень. Слифус истерику закатил, выпорол её плетью и избил.
Верша задумчиво кинул в огонь обглоданную косточку, а Мара тем временем продолжила:
— Потом сбежала, прихватив парочку золотых безделушек. Сдала ростовщикам, чтобы раздобыть денег. Пыталась выбраться из города, но её той же ночью начали искать церковники... Она пришла ко мне.
— Знала её тогда?
— Знала, — кивнула девушка. — Меня тогда только начали выпускать из подвала.
— Чё? А тебя какого хрена там держали?
— Это другая история, — хмыкнула лучница и опустила взгляд. — Но суть в том, что я смогла достать ещё денег и... Мы сбежали вдвоём.
— У тебя уже тогда система была?
— Была, но... пользоваться я ей не умела. Откуда у дочери торговца из второй гильдии могут быть знания о том, как с ней жить?
Верша молча покивал, достал из бульона куриную тушку, оторвал крыло и передал Шаре. Впившись пальцами в тушку, он сломал ребра и с трудом оторвал грудину с мясом. Положив спину обратно в бульон, он принялся потихоньку объедать грудинку.
— И что дальше?
— Пару раз пытались изнасиловать, пару раз чуть не убили, но мы добрались до начального города. Там и Шару встретили... решили, что будем командой... А потом встретили тебя.
Верша, проживавший кусочек мяса, взглянул на Мару.
— Домой не хочешь?
— Нет... да и не дом там теперь для меня. Я туда больше не вернусь.
— И че, там никого прирезать не надо?
— Кого? Да и зачем? — хмыкнула девушка. — Обратно уже ничего не вернуть.
— А ты? — берсерк взглянул на Шару.
Девушка выдержала взгляд, так же бросила чистые косточки в пламя очага, а затем покачала головой.
— Как-нибудь потом расскажу... Каша готова.
Повисла неловкая пауза. Верша ковырялся в мясе, доставая небольшие куски и закидывал в рот. Магесса взяла миски и принялась накладывать в них кашу. Мара просто сидела и смотрела в огонь.
— Вы грустные, — послышалось замечание от Бэка. — Вам надо улыбнуться.
Поймав хмурый взгляд от отца, мальчишка пояснил:
— Нельзя так грустить. Так заболеть можно.
— Хер ли тут улыбаться, — вздохнул отец. — Одна своего мужа зарезала из мести. Вторая из дома торговца не последнего свинтила, и что-то мне подсказывает, что нихера не просто так. А эта вообще молчит. По-любому, ещё кого-то резать будем. Что-то я не вижу причин улыбаться.
— Сиськи! — произнёс мальчишка, поднялся и задрал свою рубаху. — Когда ты видишь сиськи, ты улыбаешься!
— Бэк, у тебя сисек нет, — хохотнул Верша, принимая тарелку с кашей от магессы.
— Прости, — улыбнулась Мара. — Но он прав.
— Нет, почему, может быть, еще вырастут, — хохотнула Шара.
— Какая разница, есть они у меня или нет? Вы ведь улыбаетесь, — произнёс мальчишка, оглядев сидевших у очага, и повторил: — Вы ведь все улыбаетесь. Когда улыбаешься по-настоящему, плакать трудно, и грусть уходит.