Затем выключила камеру.
—БИМПовцы будут здесь через полчаса и без этого, — усмехнулся Лис.
—Неважно, — ответила Маша, — это для меня.
Она села на свой стул и положила руки на колени.
—Лис, найдите где-нибудь верёвку и свяжите меня, — сказала она, — Затем положите меня в погребок. Будьте добры, аккуратно. А затем валите отсюда со всех ног и подальше, что я больше Вас никогда не видела.
Лис несколько секунд посмотрел на девушку, затем мотнул головой и снял с потолка пустующую верёвку для белья.
—Не бережёшь себя, братец Кролик, не бережёшь... Не пожалеешь?
—Уже жалею, — буркнула Маша, села на стул и подставила руки для прохладной верёвочной удавки.
Как Лис ускользнул с острова, она так и не поняла. Но когда через двадцать минут в комнате появились БИМПовцы, взявшие с собой одного устрашающего великана в хаки и с какой-то махиной наперевес, его уже и след простыл.
Люди в штатском бережно достали Машу и развязали ей руки.
Маша молчала. БИМПовцы тоже ничего не спрашивали. Они за полминуты обнюхали весь крошечный островок, пригласили Машу в вертолёт и отправились обратно.
Маша молчала. Она запуталась. Её внутренний раздрай напоминал ей самой запуганного свидетеля на суде, с одной стороны на которого давит прокурор, со второй — адвокат, с третьей — дружки обвиняемого, стоящие на улице и ожидающие приговора, тайком держа руку на спусковом крючке пистолета, а в четвёртой — семья жертвы, что будет обвинять его во всех грехах человеческих, стоит ему только не подтвердить ангельское поведение жертвы. И только право хранить молчание спасёт его.
На девушку просто не обращали внимания — она была уже не нужна. Ищейки, которым был нужен Лис, были профессионалами: потерпев поражение, они не стали заламывать в отчаянии руки или срываться на агентессе, что нашла и упустила преступника. Они сосредоточились на новых задачах.
Нашла и упустила — эти две чаши весов уравновесили друг друга. В агентстве Маэстро сдержанно поблагодарил девушку за работу, но дифирамбов за раскрытый висяк петь ей не стал.
Работа снова пошла своим чередом, но только Маша чувствовала, что она сходит с рельсов как поезд, пытающийся проехать после стрелки по обоим путям.
Жизнь то ли закончилась, то ли начиналась. И что из этого было правдой — не смог бы увидеть в своём хрустальном шаре даже самый башковитый прорицатель.
Глава 4: Гектор
Говорят, что деньги развращают человека, но это не совсем так. Деньги развращают бездельника.
Теоретически Маша, жившая в двадцати минутах езды от работы на улице Тарана, имела финансовые возможности (деньги в тумбочке, что клал туда Маэстро) преодолевать это пространство на такси, машине с личным водителем и, при желании, на вертолёте.
Но она так не делала. Рано утром встав, почистив зубы и выпив чашку чая с булочкой, она выходила из своего подъезда под пронизывающий северный сквозняк, и брела по плохо расчищенным от снега тротуарам к остановке общественного транспорта.
Там, вместе со жмущимися в пальто и куртки собратьями-горожанами, она ждала автобус десятого маршрута, впихивалась в его тёплый, душноватый, пахнущий соляркой и потом работяг салон.
Двадцать минут неторопливого путешествия в сдавленном со всех сторон состоянии — и она выходила на благословенно свежую, продуваемую ветром с залива остановку. Дом Агентства потерянных душ был уже напротив.
В один из таких будних дней, стоя у светофора и случайно оглянувшись на медленно отползающий и отчаянно тарахтящий автобус, она увидела в заднем стекле ЕГО.
Парень выглядел как громом оглушённый. Он таращился на Машу, будто на её месте стоял по меньшей мере африканский слон, но во взгляде его был не столько страх, сколько безмерное удивление и какая-то безотчётная тяга.
Постояв несколько секунд в шоке, он рванулся было сквозь людской заслон к выходу, но было уже поздно: автобус набирал ход и не собирался открывать дверь забывшему выйти недотёпе.
Парень прижал к стеклу пятерню и стал молящим взглядом буравить Машу, пока автобус не скрылся за поворотом.
Маша посмотрела ему вслед, мотнула головой и стряхнула с себя его взгляд, будто налипшую паутину, а затем пошла на зелёный свет через дорогу.
Парень откровенно не понравился ей.
Задел он какую-то из чувствительных струн её души, чиркнул боком по какому-то гадкому, неприятному воспоминанию, так и не проявил эту память, и ушёл, оставив разворошённым этот клубок впечатлений.