«Все это не сулит ничего веселого»,— отметил про себя молодой человек.
Договорившись с хозяином, Томпсон и Робер поспешили к пассажирам.
Путешественники толпились на набережной и с нетерпением ждали администратора. Один только Элиас Джонсон остался на борту, демонстрируя таким образом протест против обмана. А вечно недовольный Саундерс молча показал Томпсону на своих часах, что большая стрелка уже перешла за половину восьмого.
Томпсон же был приветлив, оживлен, озабоченно потирал лоб, изображая активность. Он выстроил пассажиров наподобие некоего подразделения.
Англичане привыкли путешествовать таким образом и легко подчиняются требованиям почти военной дисциплины. Для них это естественно, и они послушно образовали шестнадцать рядов по четыре человека в каждом. Один лишь Роже де Сорг удивлялся и едва сдерживал распирающий его смех.
В первом ряду шествовала леди Гайлбат, а рядом с ней сэр Гамильтон. Это место принадлежало им по праву. Таково было мнение самого барона, и он, казалось, готов был лопнуть от удовлетворения. Остальные руководствовались личными симпатиями. Роже стал четвертым в ряду семейства Линдсей.
Себя Томпсон, естественно, в колонну не поставил. Он появлялся то там, то здесь, возвращая на место выступающих из строя, обуздывая поползновения к свободе, подобно полководцу или, если употребить более точное выражение, подобно наставнику, надзирающему за процессией дисциплинированных зубрил.
По сигналу колонна двинулась и, не нарушая порядок, прошла вдоль моря, перед отелем де ла Виерж. Хозяин отеля проводил туристов с порога удовлетворенным взглядом. Шагов через сто путешественники вслед за Робером повернули налево и вошли в город Орта. Насколько же непривлекательным оказался он вблизи! Город состоял из одной улицы, расходящейся в стороны в самом ее конце. Прогулка по этой узкой, кособокой, плохо вымощенной улице не сулила ничего приятного. Солнце уже беспощадно припекало затылки и спины. То и дело слышались жалобы, но Томпсону, хотя и с трудом, удавалось пока подавлять проявления недовольства.
Стены некрасивых домов, грубо сработанные из материала лавы, были чересчур толстыми, для того чтобы противостоять землетрясениям. Предельно простые строения отличались разве что неопрятностью и грязью. Как правило, первый этаж занимали магазины, конюшни и помещения для скота. На верхних, жилых, этажах из-за жары и соседства с животными стоял отвратительный запах, роились омерзительные насекомые. Ради такого зрелища вряд ли стоило отправляться в путешествие.
Широкий балкон, веранда, окруженная решетчатой оградой, как бы удлиняли каждый дом. Скрывшись в нем как в крепости, местные бюргеры подолгу наблюдали за улицей, подглядывая за соседями, обсуждая тех, кого посылал к ним случай. Но в это утреннее время балконы еще пустовали, их владельцы имели привычку оттягивать час пробуждения.
Редкие прохожие с удивлением оглядывались на путешественников. На порогах лавочек показывались хозяева. Что за десант? Не захвачен ли остров, как во времена узурпатора дона Мигэла?[52]
Все шло как надо. Томпсон имел полное право гордиться собой. И он гордился. Но вот кого просто невозможно было превзойти, так это сэра Гамильтона. Каждая клетка его очень прямого тела, взгляд, не замечающий ничего ближе пятнадцати шагов,— все свидетельствовало о неслыханном самоутверждении. Такое отношение к окружающему чуть не сыграло с ним злую шутку. Он не мог снизойти до того, чтобы смотреть себе под ноги, споткнулся на неровной мостовой и растянулся во весь рост. Если члены сэра Гамильтона не пострадали, то, по несчастью, он лишился абсолютно необходимого для него предмета: разбил монокль[53]. Это была сущая беда. Близорукий, ничего не видящий, какое удовольствие от путешествия мог он теперь получить?
Бдительный распорядитель Томпсон все видел. Он посоветовал барону обратиться в магазин оптических товаров, скромная витрина которого была им замечена ранее. С помощью Робера с хозяином магазина заключили соглашение. Торговец взялся починить разбитый монокль к утру следующего дня.
По пути пассажиры осматривали церкви и монастыри без всякого интереса. Переходя от одной обители к другой, они добрались до возвышенности над городом и, усталые, но не нарушающие порядка, остановились у ворот старинного монастыря иезуитов, обращенного к морю. Здесь колонна распалась, и по знаку Томпсона вокруг Робера образовался круг. Блокхед вытолкнул Абеля в первый ряд, недалеко от него утвердил свое тяжелое неудобное тело Ван Пипербум из Роттердама.
— Перед вами старинный монастырь иезуитов,— объявил Робер, стараясь быть похожим на профессионального гида.— Наиболее примечательное здание на Азорах. Посещение его входит в нашу программу. Должен, однако, сказать, что если это здание и привлекает внимание своими пропорциями, то художественного интереса не представляет.
Уставшие туристы не стали настаивать на осмотре монастыря. Один только сэр Гамильтон потребовал продолжения экскурсии согласно программе и вошел внутрь.
Блокхед глубокомысленно заметил, что следует изучить пропорции, раз они считаются достойными внимания, но никто не стал слушать уважаемого бакалейщика.
— Перейдем, стало быть, к следующему пункту нашей программы,— сказал Робер и прочитал: — «Великолепная панорама. Обзор. Время — пять минут». Перед вами,— пояснил он,— остров Пику. На севере — остров Сан-Жоржи. На острове Пику среди нагромождения «кинта» расположен квартал «Магдалина», где жители Фаяла проводят лето.
После того как Робер, подробно рассказав об этой местности, выполнил свои обязанности гида, туристы разбрелись кто куда. Внизу у самого моря расположился город Орта. Напротив возвышался Пику, его вершина исчезала в тумане. Пролив между островами сверкал на солнце. Вода переливалась отблесками вплоть до багряных берегов Сан-Жоржи.
Гамильтон, осмотрев монастырь, вернулся, и колонна быстро построилась привычным порядком. Она уже пришла в движение, когда этот несносный пассажир снова потряс программой. В ней отмечалось: «Великолепная панорама. Пять минут». Невозможно было лишить барона этих пяти минут.
Подчиняясь его фантазиям, колонна, повернувшись на восток, позволила себе роскошь полюбоваться видами еще пять минут. Беспомощный же в своей слепоте Гамильтон вместо востока смотрел на запад. В таком направлении он мог видеть только фасад старого монастыря иезуитов. А это при всем желании не могло сойти за «великолепную панораму». Но барон добросовестно лицезрел стену в течение отведенных в программе пяти минут.
Колонна наконец тронулась в путь. Бдительный глаз Томпсона сразу обнаружил, что двух пассажиров не хватает. Внимательно осмотрев колонну, администратор установил, что исчезли молодожены. Томпсон нахмурил брови. Он не любил отступлений от правил. Но тут же сообразил, что благодаря этому обстоятельству он может потребовать у хозяина гостиницы скидку.
В гостинице за столом сэр Гамильтон сел напротив Томпсона, никто у него это место не оспаривал. Мери и Бесс Блокхед благодаря маневрам оказались вдали от своей семьи и могли целиком отдаться заботе об опекаемом ими Тигге.
Когда первый голод был утолен, Томпсон взял слово и попытался вызвать туристов на разговор, узнать их мнение об экскурсии.
— Великолепно! — воскликнул Блокхед.— Просто великолепно!
Но, кажется, он остался одиноким в своей оценке.
— Ужасный город! — сказал один.
— И какая грязь,— подтвердил другой.
— А какая некрасивая улица!
— Какие скучные дома!
— Как припекает солнце!
— Какие скверные мостовые!
Это последнее восклицание принадлежало барону.
— И какая гостиница! — сказал в свою очередь Саундерс голосом скрежещущей пилы.— По всему видно, что нам предлагают гостиницы высшего класса.
Следовало признать, что Саундерс был во многом прав. Действительно подали яйца, ветчину, курицу. Но все остальное оставляло желать лучшего. На несвежей скатерти были дыры, вилки оказались железными, сомнительной чистоты тарелки в течение трапезы не менялись.