Накануне капитан Пип оказался свидетелем того, как туристы поочередно возвращались на борт. До полудня прибыли первые беглецы, через некоторое время последовали другие, и наконец последним, в семь часов вечера, стал Пипербум, целый и невредимый, страдающий разве что от своего непомерного аппетита.
Вскоре, однако, у возвратившихся появились разные недуги. Дело в том, что усталость измеряется не столько проделанной работой, сколько затраченными усилиями. У каждого обнаружилась своя болезнь. У одного — ломота, у другого — офтальмия, у третьего — сильный насморк из-за ледяного горного ветра. Но болезни эти не были опасными, ибо не прошло и часа, как туристы начали вылезать из своих убежищ. «Симью» тем временем огибал косу Тено на западной стороне Тенерифе.
Вскоре показался остров Гомера. Корабль приблизился к нему и прошел вдоль Гомеры около трех миль. К двум часам миновали Сан-Себастьян, столицу острова, город, хотя и непривлекательный на вид, но связанный с важными событиями. Именно отсюда 7 сентября 1492 года Христофор Колумб отважно устремился вперед, навстречу неизведанному. И через тридцать четыре дня бессмертному путешественнику суждено было открыть Америку.
Несколько поворотов винта — и вот уже показался Иерро, отделенный от Гомеры проливом в двадцать две мили.
Этот самый южный остров архипелага находится в стороне от торговых путей и обязан своей относительной известностью лишь географической особенности: в течение долгого времени его меридиан служил эталоном. Долгота различных пунктов мира измерялась в градусах к востоку или к западу от Иерро.
Помимо этой специфической особенности, остров славился дикой и неприступной красотой. Поэтому Томпсон распорядился плыть в обход.
Иерро, передовой страж архипелага, не так высок, как Тенерифе, Пальма и Гран-Канария, но более суров, чем эти земли. Со всех сторон остров вздымается вертикально, как скала, на высоту более тысячи метров над морем и считается недоступным. На этой несокрушимой стене нет ни расселины, ни единого выступа.
Поэтому большинству островитян пришлось обосноваться вдали от берегов, ибо немногие корабли решаются подвергать себя опасности: можно наскочить на рифы[117] у подступов к острову или стать жертвой бурных течений и опасных ветров, делающих навигацию здесь весьма затруднительной.
Сейчас для парохода эти ветры и течения не представляли опасности. «Симью» мог спокойно следовать вдоль мрачного берега. Дикое величие этих скал не нарушалось ни деревьями, ни жилищами.
На северо-западе за островом Гомерой возвышался пик Тенерифе, весь укутанный облаками. Он открывал взору вершину, добраться до которой удалось лишь немногим. В половине седьмого пик исчез за мысом Рестинга. Туристы в последний раз проводили взглядом эту удивительную гору. Увидеть ее больше не суждено. Капитан постепенно поворачивал корабль на север. Теперь они уже окончательно направляются домой.
В семь вечера все собрались за ужином. На почетном месте, согласно этикету[118], восседал Томпсон, капитан сидел напротив, а пассажиры на своих обычных местах. Море было спокойное, еда вкусная, все, казалось, свидетельствовало о том, что достойная трапеза возвещает эру всеобщего примирения. Однако в салоне царило тревожное молчание.
Робер и Элис испытывали неловкость. На вершине Тейде они сказали друг другу и слишком много, и слишком мало, и никто из них не осмеливался возобновить разговор. У Робера больше не было предлогов уединяться. Он был молчалив, а Элис задумчива. Роже, краешком глаза наблюдавший за ними, не мог понять, что происходит.
«Вот так влюбленные!» — иронизировал он про себя.
Ведь эта пара была в явном смущении, когда они с Долли поднялись на вершину пика, на сей счет он не мог обмануться. Но их теперешнее отступление от завоеванных позиций очевидно. Роже приходил к досадному заключению, что он несколько поспешил тогда нарушить их уединение.
Другие туристы, каждый по своей причине, тоже были в плохом настроении. Над пароходом витал какой-то гнетущий дух.
Мрачен был и Джек Линдсей. Но разве это не обычное его состояние? Он с яростью перебирал в памяти произошедшие накануне события. Почему же, несмотря на переполнявшую его ненависть, он вынужден был ничего не предпринимать? Не довольствуясь догадками, он жаждал все знать про невестку и француза.
Его охватывали приступы безумного гнева. Если бы он мог одним ударом проломить этот проклятый корабль! С каким восторгом низвергнул бы он своих спутников и себя в пучину моря, ради удовольствия погубить невестку и ее ненавистного спасителя!
Но если дурное настроение Джека было объяснимо, отчего же тогда скучали остальные? Почему после полудня не собирались группами, как в начале путешествия? Почему, проплывая мимо острова Иерро, не обменивались впечатлениями?
Потому, что они утратили надежду на лучшее — самое драгоценное благо, заменяющее все другие. До сих пор они надеялись, что предстоящие впечатляющие экскурсии, уютные гостиницы, приятные прогулки вознаградят их за то, что было так неудачно поначалу, и это помогало им переносить все невзгоды. Теперь книга прочитана. Путешествие не таило более никаких неожиданностей, и люди были разочарованы до крайности. Каждый испытывал унижение от сознания, что его обманули.
В глубине души Саундерс наслаждался затянувшимся молчанием. Он чувствовал его скрытую наэлектризованность. Несомненно, назревала гроза, и он заставит ее разразиться. Он ждал лишь благоприятного повода, и такой повод вскоре представился.
Саундерс время от времени позволял себе язвительные замечания, не встречавшие, впрочем, отклика. Но вот его рыщущий взгляд обнаружил, что два соседних места пусты.
Двое благородных пассажиров уехали в Англию во время стоянки в Лас-Пальмасе, подумал он поначалу. Но, приглядевшись повнимательней, убедился, что ошибается. Незанятые места принадлежали молодой чете. По своему обыкновению, они высадились на берег сразу, как только прибыли в Санта-Крус.
Саундерс тотчас заметил это вслух и спросил об отсутствующих пассажирах. Никто их не видел.
— Может быть, они заболели? — предположил Томпсон.
— Почему они должны болеть? — раздраженно возразил Саундерс.— Их и вчера здесь не было.
— Где же они, по-вашему? — благодушно спросил Томпсон.
— Откуда мне знать? — ответил Саундерс.— Наверно, вы забыли их на Тенерифе.
Саундерс обронил это между прочим. Томпсон пожал плечами:
— Как могли их забыть? Разве у этих пассажиров нет программы?
Тут в разговор вмешался барон.
— Да, что уж и говорить, хороша программа,— высокомерно заявил он.— Объявляет, что «Симью» отчаливает четвертого июня, а не седьмого, да еще из Санта-Круса, а не из Оротавы. И на такую программу можно полагаться?
— Они должны были знать об изменениях,— настаивал Томпсон.— К тому же нет ничего проще, как постучать в дверь их каюты.
Через десять минут мистер Ростбиф сообщил, что каюта пуста. Молодожены исчезли.
Несмотря на свою обычную самоуверенность, Томпсон слегка побледнел; на этот раз дело принимало серьезный оборот. Получить с людей стоимость поездки, а потом спокойно потерять их по пути,— английский суд, конечно, не одобрит подобное событие.
— Есть только одна возможность…— сказал он после минутного размышления.— Если господа не будут возражать, мы вернемся в Санта-Крус. Благодаря одному маневру, это нас не слишком удалит с нашего пути, а завтра утром…
Его слова были прерваны воплем негодования. Все пассажиры кричали разом. Продлить на ночь, даже на один час поездку в обществе Главного Администратора,— нет, это немыслимо! Итак, искра вспыхнула, вот-вот разразится гроза! Что касается грома, Саундерс взял это на себя.
Он кричал громче всех, шумно жестикулируя:
— Черт возьми! Мы не виноваты в том, что вы забываете своих пассажиров, как какой-нибудь носовой платок. Вернуться! Неплохо придумано! Нам пришлось бы проделать слишком длинный путь, если бы мы стали искать все, что вы обронили по дороге! Например, обязательства, которые вы растеряли на Канарских и Азорских островах… на Мадейре! Но мы отыщем их в Лондоне,— прибавил он страшным голосом, изо всех сил ударяя по блокноту.