— Ты приказываешь этим людям?
— Морякам — да, но остальные — просто пассажиры.
— Пассажиры?…— повторил за ним араб.— Отведи в сторону тех, кто тебе подчиняется. Я буду говорить с остальными,— продолжил он, помолчав с минуту.
Но капитан не сдвинулся с места.
— Что ты с нами сделаешь? — осмелился спросить он у араба, сохраняя спокойствие.
Мавр сделал неопределенный жест.
— Скоро узнаешь,— сказал он.— Иди.
Капитан выполнил распоряжение. Команда, отделившись от пассажиров, собралась вокруг него.
А шейх стал медленно прохаживаться среди туристов, переходя от одного к другому, и с непонятной настойчивостью каждого расспрашивал. Кто он? Как зовут? Из какой страны? Богат ли он? Остался ли кто-нибудь дома? Это был настоящий допрос, которому он подвергал всех и на который каждый отвечал по-своему. Одни говорили правду, другие приписывали себе богатство, третьи выдавали себя за менее состоятельных, чем на самом деле.
Когда очередь дошла до американок, за них стал отвечать Роже. Он посчитал нужным представить их как можно более важными персонами, думая таким образом надежнее сохранить им жизнь. Но шейх сразу его прервал.
— Я не с тобой говорю,— сказал он, к удивлению мягко.— Эти женщины разве немые?
Роже умолк, в замешательстве.
— Ты их брат? Отец? Муж?
— Вот это моя жена,— взяв на себя смелость, заявил Роже и показал на Долли.
Мавр жестом дал понять, что удовлетворен ответом.
— Хорошо! — сказал он.— А та?
— Это ее сестра, — ответил Роже.— Обе они важные дамы у себя в стране.
— Важные дамы? — повторил мавр эти слова, значение их он, по-видимому, не понимал.
— Да, важные дамы, королевы.
— Королевы? — еще раз повторил шейх.
— В общем, их отец — большой начальник,— объяснил Роже, у него иссяк запас доступных образов.
Но последнее объяснение, кажется, достигло цели.
— А-а, генерал, генерал…— свободно истолковал его араб.— А как зовут дочь большого начальника?
— Линдсей,— ответил Роже.
— Линдсей,— повторил мавр, ему явно понравилось звучание этого имени.
— Очень хорошо! — добавил он и перешел к следующему пленнику, не забыв сделать любезный жест в сторону француза и обеих его протеже[157].
Следующим пленником был Томпсон. Как же изменился несчастный Главный Администратор! Где его былая важность? Насколько он блистал раньше, настолько теперь он старался быть как можно менее заметным.
— Что у тебя там? — резко спросил у него шейх.
— Там?…— пробормотал Томпсон в смятении.
— Да, вот эта сумка… Дай сюда,— приказал мавр, положив руку на драгоценный кошель, висевший у Томпсона через плечо.
Тот инстинктивно отпрянул назад, но в то же мгновение к нему бросились два африканца. Они моментально сняли с него дорогую ношу, и Томпсон уже больше не сопротивлялся.
Шейх заглянул внутрь сумки, и его лицо выразило удовольствие.
— Хорошо! Очень хорошо!
Следующим за Томпсоном оказался, как и следовало ожидать, Ван Пипербум из Роттердама — со всем своим ростом и дородством. Он сохранял спокойствие, мирно переводя в дым огромное количество табака, и с любопытством посматривал вокруг себя маленькими глазками.
Шейх долго любовался этим светловолосым гигантом.
— Твое имя? — спросил он наконец.
— Ik begryp niet wat. U van my wilt, Mynheer de Cheik, maar ik verondenstel dat u wenscht te weten welke myn naam is en uit welk land ik ben. Ik ben de Heer Van Piperboom, en woom te Rotterdam, een der voornaamste steden van Nederland[158].
Шейх прислушался.
— Твое имя? — снова спросил он.
— Ik been de Heer Van Riperboom nit Potterdam,— повторил Ван Пипербум, меланхолично добавив: — Overigens, waartoe dient het, u dit te zeggen? Het is blykbaar, dat ik toch maar Hebreenwsch voor u spreek, zools ik dit voor de anderen ook doe[159].
Шейх пожал плечами и продолжил свой обход, не ответив на вежливое приветствие непереводимого голландца. Его не утомляло бесконечное повторение одних и тех же вопросов. Он задавал их всем и внимательно выслушивал ответы, не пропустив ни одного.
Вот только Джеку Линдсею он почему-то задавать вопросов не стал, то ли случайно, то ли нарочно.
Элис с удивлением обнаружила своего деверя среди остальных и больше уже не спускала с него глаз. Она с тревогой отметила про себя, что Джека не допрашивали.
То, что Джек Линдсей явно где-то пропадал, а потом вернулся, а также особенное отношение к нему мавританского шейха — все это вызвало в душе Элис смятение.
Закончив обход, шейх направился к своим соплеменникам, но путь ему преградил капитан.
— Ну теперь-то ты мне скажешь, что будет с нами? — снова задал он свой вопрос.
Шейх нахмурился, задумался, потом небрежно кивнул головой.
— Да,— сказал он.— Кто сможет заплатить выкуп, получит свободу.
— А другие?
— Другие?…— снова задумался мавр.
Он сделал широкий жест.
— В Африке нужны рабы,— сказал он.— У молодых есть сила, у старых — мудрость.
Эти слова вызвали у пленников взрыв отчаяния. Но Элис не поддавалась паническому состоянию, так бесконечно велика была ее вера в молодого француза! У нее не было никаких сомнений в том, что он доберется до французских владений, приведет солдат и освободит товарищей по несчастью.
Уверенность, по природе своей, обладает большой силой внушения. Упрямая вера Элис помогала людям держаться и ждать.
Если бы она была на месте капитана, ее надежда на освобождение имела бы дополнительные основания. Около восьми утра капитан, скрывая радость, увидел Артимона. Исчезновение и появление собаки, похоже, никто не заметил.
К тому же Артимон проявил почти человеческую сообразительность. Вместо того чтобы бешеным галопом броситься к хозяину, он сначала побродил вокруг лагеря и лишь потом пробрался к капитану. Арабы не обратили внимания на собачонку, гуляющую вокруг лагеря по своим утренним надобностям.
Пип схватил своего друга на руки, прижал к себе и, под влиянием переполнивших его чувств, наградил умное животное таким же поцелуем, как и при прощании, к чему Артимон вовсе не был приучен. Записки на ошейнике не было, следовательно, адресат ее получил. А из этого можно сделать благоприятный вывод.
Но после некоторых размышлений радости у капитана поубавилось. Артимон отправился в дорогу в час ночи и вернулся к восьми утра, то есть находился в пути семь часов. За это время он пробежал туда и обратно расстояние, отделявшее пленников от Робера Моргана. А это, в свою очередь, значит, что тот за полтора дня ушел вперед на тридцать километров, не больше. За этим скрывалась какая-то тайна, и она могла заставить содрогнуться самое мужественное сердце. Поэтому капитан не стал ничего говорить своим спутникам.
А те, понемногу успокаиваясь, снова начали надеяться, ведь человек, пока он жив, не должен терять надежду. Двенадцатое и тринадцатое июля прошли относительно спокойно.
Эти два дня арабы занимались тем, что выносили с «Санта-Марии» все, что можно было унести. Они также отвинтили и сняли с корабля куски железа, инструменты, винты, болты. Все эти бесценные для них сокровища лежали на берегу и дожидались погрузки на верблюдов. Арабы привели их вместе с собой.
Четырнадцатого июля стало понятно, что арабы, судя по приготовлениям, намеревались отсюда уходить. Очевидно, завтра и туристам придется покинуть побережье, если их не освободят.
Этот день показался несчастным очень длинным. Робер должен был вернуться еще вчера. И это опоздание, даже с учетом всех трудностей похода, было непонятно. Все забеспокоились. Все, кроме капитана, но он не собирался никому ничего объяснять. Ожидание стало сменяться раздражением. Робера обвиняли в самом тяжком грехе. Да зачем ему возвращаться? Если он теперь в безопасности, глупо с его стороны снова подвергаться риску.
[157] Протеже — лицо, находящееся под чьим-либо покровительством; чей-либо ставленник.