Через полчаса достигли вершины Кальдейра де-Бандана, совершенно круглого кратера, достигающего глубины в двести тридцать метров, на дне которого находилась одна ферма с пашней.
Затем по дороге посетили Сима де-Жирамар, другой кратер, от которого остался лишь один бездонный колодец, куда туристы для забавы бросали камни, вызывавшие эхо. Около одиннадцати часов прибыли наконец в Сан-Лоренсо, местечко с двумя тысячами жителей, где, по уверению проводника, можно было найти завтрак.
Действительно, его там нашли, но не приходилось быть очень разборчивым. Изобилуя прекрасными фруктами, местечко это испытывает недостаток в других припасах. Счастье еще, что воздух обострил аппетит путников и дал им, таким образом, возможность открыть прелести национального кушанья gone, составлявшего главное блюдо. Оно представляло собой род каши из ячменной или пшеничной муки, сильно поджаренной и разведенной молоком. Однако, проголодавшись, все принялись за него с удовольствием.
По окончании завтрака опять все сели на лошадей. Но порядок движения подвергся кое-каким неизбежным изменениям. Один из рядов насчитывал теперь трех всадников – Тигга и его двух бдительных охранительниц.
Да, благодаря умелому маневру мисс Маргарет Хамильтон была постыдным образом устранена и, подобно мистеру Абсиртусу Блокхеду, ехала теперь одиноко, между тем как ее победоносные соперницы берегли свою добычу ревнивым взором.
Этот переворот, впрочем, не обошелся без борьбы. Когда Маргарет, сев на коня, увидела, что место ее занято, она раздраженно протестовала.
– Но, мадемуазель, – сказала она, обращаясь безразлично к обеим сестрам, – это, кажется, мое место.
– К кому из нас изволите вы… – начала Бесси язвительным тоном.
– …обращаться? – закончила мисс Мэри одинаково едко.
– Ваше место не…
– … нумеровано, я полагаю!
Что касается Тигга, то он ничего не слышал из этого диалога под сурдинку. Не зная, что из-за него завязалась война, он подчинялся, по обыкновению, с любезной беспечностью, счастливый, что его так балуют.
Еще была перемена в первоначальном порядке следования экскурсантов. Джек Линдсей на этот раз из арьергарда перешел в авангард. Опередив даже свою невестку, по-прежнему эскортируемую Робером Морганом, он ехал теперь около Канарского проводника и, казалось, поддерживал с ним оживленный разговор.
Обстоятельство это не могло не возбудить любопытства Робера. Проводник, стало быть, говорил по-английски? Так как разговор продолжался, то к любопытству Робера не замедлило присоединиться смутное беспокойство. Джек Линдсей действительно как будто опасался нескромных ушей и держался со своим собеседником на сотню метров впереди первого туриста.
Что в самом деле, мог замышлять этот человек, подозревать которого у него были такие большие основания? Вот о чем спрашивал себя Робер, не находя удовлетворительного ответа.
Он собирался уже сообщить свои подозрения спутнице. До сих пор – Джек верно предполагал – Робер не решался привести в исполнение свои угрозы. Миссис Линдсей ничего не знала. Он боялся взволновать молодую женщину подобным сообщением, признаться, что ему известно столь щепетильное дело и, рассчитывая, в конце концов, на свою бдительность, хранил молчание. И еще раз он отступил в момент, когда уже готов был коснуться этого жгучего предмета, и просто решил еще внимательнее следить.
Меньше чем через три часа достигли Гуальдара, резиденции древних берберских королей на северо-западном берегу; затем, пройдя у поворота местечко Агаэте, прибыли к семи часам в Артенара.
Расположенная на внутреннем скате кратера Тежета, на высоте, превышающей тысячу двести метров, деревня Артенара – самое возвышенное поселение на всем острове. С этого пункта вид прекрасен. Амфитеатр без какого-либо обвала и без какой-либо расщелины разворачивает перед изумленным взором зрителей свою эллиптическую окружность в тридцать пять километров, откуда к центру сходятся ручьи и звенья лесистых холмов, под прикрытием которых возникли поселки.
Сама деревня крайне своеобразна. Населенная исключительно угольщиками, Артенара смахивает на город троглодитов. Лишь церковь высится в ней своей колокольней. Жилища же выдолблены в стене прежнего кратера. Они громоздятся одни над другими, освещенные отверстиями, исполняющими роль окон. Пол в этих помещениях прикрыт циновками, на которые садятся во время еды. Что касается стульев и кроватей, то природа сама избавила от траты на них, и изобретательные канарцы довольствуются тем, что вырубают их из туфа.
Нечего было и думать о ночлеге в Артенаре. Гостеприимство этих троглодитов было бы слишком уж первобытное. Поэтому решили проехать еще с час и к шести часам вступили в Тежеду, маленькое селение, получившее свое название от имени вулкана.
Некоторые из туристов уже не могли больше держаться в седле. Для троих Блокхедов продолжение пути положительно было невозможно. То желтые, то зеленые, то белые, мисс Мэри и мисс Бесси должны были проявить геройство, чтобы довести до конца задачу, которую они возложили на себя из человеколюбия. Сколько криков на различные лады сообразно толчкам, вызываемым их лошадьми, вынуждены были они подавить в себе! Но зато какой вздох облегчения издали туристы, достигнув тихой пристани, то есть постоялого двора! Хозяин испуганно смотрел на необычайное нашествие.
Это в самом деле был постоялый двор и не более, и сюда-то Канарский проводник завел туристов. Сам он вполне удовлетворялся им, так что совсем не понимал нахмуренных лиц, встретивших сигнал остановки. Во всяком случае, сетовать было слишком поздно. Так как в Тежеде не имелось лучшего помещения, чем этот постоялый двор, то приходилось довольствоваться им.
Впрочем, в действительности все оказалось лучше, чем предполагалось. Пятнадцати туристам с проводником удалось пообедать не без нового гофью, давшего Сондерсу новый повод занести кое-что в памятную книжку. Но осложнение наступило, когда дело коснулось ночлега.
Если благодаря находчивости кавалеров успели найти достаточный уголок для дам, то мужчины, завернувшись в плащи, в одеяла и даже в мешки, должны были расположиться на полу в общем зале или на открытом воздухе.
Хотя климат на Канарских островах и мягок, но восход солнца сопровождается известной свежестью, очень неблагоприятной для ревматизма. Сэр Хамильтон на опыте познакомился с этой климатической подробностью. Проснувшись на рассвете от стреляющих суставных болей, он принужден был усердно растираться мазью, причем дело не обошлось без проклятий по адресу Томпсона, которому он приписывал все свои страдания.
Сондерс тем временем с завистью посматривал, как баронет отдавался этому упражнению. Чего, казалось, не отдал бы сам он, чтобы констатировать в своей собственной персоне какое-нибудь болезненное ощущение. Какой еще довод мог бы позже так подействовать? И Сондерс пробовал свои суставы, заставлял их потрескивать, сгибался, выгибался так, что казалось, вот-вот надорвется. Бесполезный труд! Его узловатое, как дуб, тело никакая болезнь не брала, он должен был признать это, хмурясь.
Тем не менее он не преминул отметить в памятной книжке неприятность, от которой страдал его товарищ. Пусть у него самого не оказалось ревматизма. Но ведь он мог схватить его, как и баронет! И Сондерс подумал, что риск, которому он подвергался, не будет лишним в устах ловкого адвоката.
Девицы Блокхед спали в тепле; однако, встав, они имели очень нездоровый вид. Окоченелые, с передернутыми от боли губами, они с трудом двигались, опираясь на все, что подворачивалось им под руку, – мебель, стены, людей. Титт первый справился об их здоровье и узнал печальную истину. Девицы Блокхед схватили поясничный ревматизм!