Собственно, не все; один еще оставался посреди дороги, настоящий великан, геркулесовой ширины в плечах; он, казалось, презирал панику своих сограждан. Крепко держась на ногах против Робера, он гордо размахивал каким-то старомодным ружьем, испанским мушкетоном, который уже с четверть часа набивал порохом.
Это оружие, несомненно, должно было выпалить. Негр приложил его к плечу и прицелился в Робера.
Тем временем Рожер в сопровождении всех своих товарищей бросился на место, очищенное блестящей джигитовкой почтенного бакалейщика. Поспеет ли офицер вовремя, чтобы остановить готовый раздаться выстрел?
К счастью, все тот же герой снова обогнал его: мистер Блокхед на своей опьяненной свободой лошади!
Внезапно он очутился в двух шагах от великана-негра, поглощенного необычными приготовлениями своего старинного ружья. Это непредвиденное обстоятельство испугало закусившую удила лошадь, которая сразу уперлась в землю четырьмя подковами, потом поднялась на дыбы и остановилась на месте.
Мистер же Абсиртус Блокхед, наоборот, продолжал лететь. Увлеченный своим пылом, а также, надо признаться, первоначальной скоростью, он перелетел через шею своего благородного скакуна, и, описав мягкую и ловкую кривую, наподобие бомбы, ударил своим телом прямо в грудь негра.
Метательный снаряд и мишень – оба покатились по земле… В тот же момент Рожер с товарищами прибыл на место этого необычайного боя. Одним взмахом Блокхед был поднят, подброшен на седло; кто-то подхватил под уздцы его лошадь. Робер тоже вскочил на свою, и партия европейцев галопом унеслась из негритянской деревни в сторону противоположную той, откуда прибыла.
Меньше чем через минуту после того, как туристы увидели Моргана, все они были в безопасности.
Да, этот краткий промежуток времени достаточен был для того, чтобы дать Абсиртусу Блокхеду возможность навсегда прославиться в летописях кавалерии применением нового метательного снаряда и, сверх того, спасти ближнего!
Пока же наш доблестный воин, очевидно, не был в блестящем состоянии. Сильное нервное потрясение вызвало в нем глубокий обморок.
Как только туристы достаточно удалились от негритянской деревни, чтобы не бояться больше нового нападения, все спешились, и нескольких обливаний холодной водой было достаточно, чтобы привести в чувство мистера Блокхеда. Вскоре он заявил, что готов ехать дальше.
Но прежде ему все-таки пришлось выслушать выражения благодарности Робера, которых – то был несомненно избыток скромности, – почтенный бакалейщик, по-видимому, совершенно не понимал…
Затем в продолжение часа шагом объезжали центральный пик острова Снежный Колодец, названный так вследствие ледников, устроенных канарцами на его склонах; затем перерезали обширное плато.
Был ли то остаток волнения, причиненного неграми, или результат усталости, – так или иначе, переезжая через плато, туристы обменялись лишь немногими словами. Большинство двигались молча почти в том же порядке, как и при отъезде. Только некоторые ряды подверглись кое-какому изменению. С одной стороны, Сондерс пристал к доблестному Блокхеду, с другой – Робер ехал рядом с Рожером, тогда как Алиса и Долли образовали второй ряд.
Французы вели разговор о непонятном событии, чуть было не стоившем жизни одному из них.
– Вы верно угадали, – сказал Рожер, – предвидя западню, но опасность была впереди, а не позади.
– Это правда, – признал Робер. – Однако мог ли я предполагать, что подвергнется ей моя скромная особа? Впрочем, я думаю, виной всему случай и вас ожидал бы тот же прием, если бы вы попали вместо меня в эту негритянскую деревню.
– В сущности, что представляет собой эта черная колония в крае, заселенном белыми?
– Это прежняя республика нетров-марронов, – отвечал Робер. – Ныне же, когда рабство уничтожено во всех странах, эта республика потеряла всякий смысл. Но у негров упрямые головы, и потомки настаивают на правах предков. Они продолжают жить в глубине своих диких пещер, почти в полном уединении, иногда не показываясь в соседних городах в течение целого года.
– Они совсем не гостеприимны, – заметил Рожер, смеясь. – Что могли вы сделать, чтобы так настроить всех против себя?
– Решительно ничего, – сказал Робер. – Восстание вспыхнуло до моего прибытия.
– Ба! – вскрикнул Рожер. – По какой причине?
– Они не сообщили мне этого, но я легко догадался по ругани, которой они осыпали меня. Чтобы понять это, надо знать, что многие канарцы очень враждебно смотрят на иностранцев, являющихся к ним с каждым годом все в большем числе. Туземцы утверждают, что все эти больные отчасти оставляют на их островах свои болезни, которые в конце концов сделают пребывание на них смертельным. Так вот, наши черные вообразили почему-то, что мы явились в их деревню с целью основания больницы для прокаженных и чахоточных. Отсюда их ярость.
– Больницы! – воскликнул Рожер. – Как могла зародиться подобная мысль в их курчавых головах?
– Кто-нибудь, должно быть, шепнул им, – отвечал Робер, – вы можете себе представить действие подобной угрозы на ребяческие умы, пропитанные местными предрассудками.
– Кто-нибудь? – повторил Рожер. – Кого же вы подозреваете?
– Проводника, – сказал тот.
– А с какой целью?
– С корыстной целью, само собой разумеется. Плут, конечно, рассчитывал получить часть награбленного у нас.
Объяснение это было довольно правдоподобное, и не оставалось сомнения, что именно так происходило дело. Накануне ночью проводник, должно быть, приготовил западню и посеял гнев в легковерных умах негров, легко поддающихся возбуждению и обману.
О чем Робер умалчивал, так это об участии, которое Джек наверняка принимал в заговоре, и совершенно с другой целью, чем грабеж. По зрелом размышлении он решил не высказывать своих подозрений. Для такого обвинения нужны были доказательства, а у Робера их не было. Имелись только подозрения. При таких условиях лучше было помалкивать об этом приключении.
Впрочем, будь Робер более осведомлен, он, пожалуй, действовал бы точно так же. И тогда он предпочел бы оставить безнаказанным совершенное на него нападение и не прибегать к мщению, которое отразилось бы столько же на миссис Линдсей, как и на истинном виновнике.
Пока оба француза исчерпывали этот интересный вопрос, Сондерс не отставал от Блокхеда.
– Поздравляю вас, сударь! – сказал он через несколько минут после того, как пустились в дорогу.
Блокхед хранил молчание.
– Ну и прыжок совершили вы! – вскрикнул Сондерс, мягко подтрунивая.
Блокхед по-прежнему молчал. Сондерс приблизился, обнаруживая живой интерес.
– Ну, дорогой, как чувствуете вы себя теперь?
– Очень плохо, – вздохнул Блокхед.
– Да, да, – согласился тот. – Ваша голова…
– Не голова!
– Что же?
– С другой стороны! – простонал Блокхед, лежа животом на лошади.
– С другой стороны? – повторил Сондерс. – А, ладно! – воскликнул он, поняв. – Это все равно!..
– Да нет же! – проворчал Блокхед.
– Ей-Богу! – возразил Сондерс. – Разве тут, во всяком случае, не вина агентства Томпсона? Если бы нас было сто человек вместо пятнадцати, то подверглись бы мы нападению и болела ли бы у вас голова? Если бы, вместо того чтобы быть верхом, мы имели носильщиков, обещанных его бесстыдной программой, то разве чувствовали бы вы боль… в другом месте? Я понимаю, что вы возмущены, взбешены!
Блокхед собрался с силой, чтобы протестовать.
– Я, напротив, в восторге! Да, в восторге! – пробормотал он жалобным голосом, следуя своей привычке.
– В восторге? – повторил Сондерс, изумленный.
– Да, сударь, в восторге, – еще энергичнее утверждал Блокхед. – И лошади тут, и острова с неграми… все это необыкновенно, положительно необыкновенно!
В чрезмерном увлечении, Блокхед забыл о своем ушибе; он неосторожно выпрямился в седле, торжественно протянул руку.
– Блокхед, сударь, такой человек – душа нараспашку!.. Ай!.. – крикнул он, опять свалившись на брюхо, возвращенный к действительности резкой болью, между тем как Сондерс удалялся от этого неисправимого оптимиста.