– Немало.
– Но и не так уж много, большинство этих сведений вы можете получить из технических заданий для вашего отдела, послушав болтовню моряков или просто изучив вид из окна своего рабочего кабинета.
– Как я должен передавать сведения? Телеграфом?
– Нет, ни в коем случае. Тут все просеивается и анализируется контрразведкой. Поступим по-другому. Сейчас многие, особенно военные, стараются упорядочить свои дела, да оно и понятно. Никто не может быть уверен, удастся ли ему выжить в этой кровавой круговерти. В связи с чем работы у нотариусов хоть отбавляй. Так вот, вы тоже озаботитесь этим вопросом и на вполне объяснимых основаниях сможете посещать мою контору здесь, в Берлине. Имя клерка, который станет вас обслуживать, я сообщу несколько позже. Этому господину вы будете передавать ваши сообщения. Таким образом, взять вас с шифровкой будет совершенно невозможно.
– Это хорошо, но возникает резонный вопрос: почему для этого надо ездить в Берлин, ведь в Киле тоже есть нотариальные конторы?
– У меня на это есть не менее резонный ответ. Во-первых, вы некоторое время жили в Дании и у вас там осталась кое-какая недвижимость. Ведь осталась?
– Да, совсем крохотная квартирка.
– И тем не менее! Вот почему вам интересно общаться именно со специалистами по датской недвижимости. Во-вторых, контора в Киле всего одна, она перегружена, и это действительно так, я проверял. В-третьих, вам бы хотелось иметь дело с солидной, известной фирмой, что тоже можно понять. А в Берлин вы и так довольно часто выезжаете по делам службы или навестить дочерей. Не правда ли?
– Да, совершенно верно. Вы действительно хорошо осведомлены.
– Конечно, это моя работа.
– Что же, должен сказать, все это звучит вполне убедительно, — удовлетворенно произнес Дитрих.
– Завтра вы зайдете в мою контору на Курфюрстендам и оставите там письменную заявку. К вам в Киль придет не менее официальное письмо о том, что ваша заявка принята, там будут указаны имя вашего куратора и номер его телефона. С ним и будете иметь дело и только с ним. И еще: телеграф как средство связи мы совсем отвергать не станем. Может случиться срочная необходимость передать сведения, а выехать у вас не будет никакой возможности. Вот тогда вы дадите телеграмму моему клерку, то бишь связному, с просьбой перенести ранее назначенную встречу в связи с крайней занятостью. Дадите официально, на адрес моего офиса. Это будет сигналом для выезда связного к вам. Через день после получения телеграммы он будет ждать вас в баре «Баварский бочонок» каждый вечер в течение трех дней с семи до десяти вечера.
– А почему я не могу просто позвонить?
– Телефоны военно-морской базы наверняка прослушиваются. Зачем дразнить собаку? А на телеграмму такого содержания, не выходящую за пределы Германии, никто не обратит внимания.
– Я могу позвонить из дома, у меня есть аппарат.
– Не будьте наивным.
– Вы думаете, что мой домашний номер?..
– Телефон офицера по минному вооружению военно-морской базы? Тут и думать нечего.
– Пожалуй, вы правы.
– Ну ладно, покончим с этим, вам все понятно? — спросил Лартинг, пристально взглянув на своего подопечного, словно бы пытаясь найти ответ в его глазах.
– Вполне, теперь я вынужден покинуть вас. Мой поезд отходит через тридцать минут.
– Что же, прощайте, лейтенант Шварцер, счастливого пути. И помните, первая информация от вас должна поступить не далее как через две недели. С богом.
Засим офицер вышел из ресторана, а Лартинг заказал себе коньяку и впал в некую задумчивость.
Думы Лартинга касались в первую очередь возможной кандидатуры для работы в Берлине. Этот человек должен быть проверенным профессионалом и в то же время не вызывать подозрений ни у работников берлинского офиса, ни у полиции, ни тем более у контрразведки. Такой кандидат у Лартинга был, и связь с ним существовала. Смущала, как ни странно, только его внешность. Тем не менее по возвращении из Берлина Лартинг вызвал этого человека к себе.
1914 год. Октябрь. Копенгаген
Встреча произошла в нотариальной конторе.
– Боже мой, Серж, отчаянно рад вас видеть, отлично выглядите, время щадит вас, — радостно приветствовал Лартинг в своем кабинете ярко выраженного брюнета с проседью, возрастом за сорок, с довольно правильными чертами лица, которые не портил даже несколько крупноватый орлиный французский нос. — Как доехали, как устроились? — приговаривал он, тряся гостя за плечи.