– Прошу прощения за беспорядок, – извинился старик, приглашая меня сесть за круглый стол, сплошь заваленный газетными вырезками, древними, по моим меркам, журналами и какими-то бумагами с винтажным, машинописным текстом. Обстановка была похожа на рабочее место нашего главреда, разве что, у последнего не пахло старостью, лекарствами и близкой смертью. – Мне не часто приходится принимать гостей. Живу я один, но очень много работаю. Времени на домашние дела катастрофически не хватает.
Я оценил обстановку. Поистине, квартира представляла собой склад макулатуры. Характерных для любой ветхой квартиры вазочек, статуэток, картин, наград, ракушек и другого сувенирного хлама не было. Зато везде были книги, журналы и газеты. Глаз зацепился за первый попавшийся журнал на столе. Это была «Наука и жизнь» за 1961 год. Я огляделся и мысленно присвистнул – если покопаться в этом хламе, можно целое состояние накопать. Такого количества винтажных журналов, газет и пластинок нет, пожалуй, и в антикварных магазинах на Старом Арбате.
Егор Фомич, наконец, устроился на стареньком скрипучем стуле, напротив меня, вновь пристально посмотрел мне в глаза и спросил:
– Что же, молодой человек, так вы по поводу моей рукописи?
Я догадывался, что сперва речь зайдет именно об этом и заранее решил подыграть старику. Видимо, когда-то в лохматом году, а может и совсем недавно, дед от безделья решился на создание мемуаров. Отличная, по сути, новость для меня, поскольку именно за его воспоминаниями я и охотился. Нужно только узнать в какое издательство он отправил свое творение, и перехватить этот труд.
Я прекрасно знал, как именно относятся современные издательства к подобным опусам. Как правило, это были напыщенные автобиографические романы, наполненные смыслом лишь в тех местах, где прописан адрес самого издательства и его ОГРН. В основном такие горе-писаки – бывшие партийные деятели, начальники заводов, колхозов, пароходов, писали о том, как было хорошо в их героическом прошлом, как они старались достичь светлого будущего и как плохо им сейчас живется в нашем темном настоящем. В общем, одно бумагомарательство, словоблудие и графоманство. Ни одно, уважающее себя, издательство не возьмется печатать такое за свои деньги. Другое дело, небольшие частные издательства, которые берутся печатать любой бред, за деньги заказчика. Такие книги выходят в свет тиражом по двести – триста экземпляров, в твердом переплете на пяти сотнях страниц офсетной бумаги и так и пылятся после на полках у заказчика до самой его смерти. В лучшем случае, они пылятся на полках у тех людей, кому их подарил сам автор.
– По поводу вашей рукописи… – начал я издалека. – Егор Фомич, в нашу редакцию поступили сведения от анонима, что ваша рукопись не заинтересовала издательство, в которое вы обратились изначально.
Выражение лица Канариса не изменилось, из чего я сделал вывод, что действую правильно. Он сидел напротив меня и по-прежнему внимательно следил за моей речью. Его небесно-голубые глаза излучали дружелюбие. Руки старик держал перед собой на столе. Я продолжил:
– Дело в том, что нашу редакцию очень интересует ваша рукопись. Более того, в свете последних событий, нам было бы очень интересно узнать о вас и вашей жизни.
– В свете последних событий? – удивился дед. – Вы о чем?
– Ну, наверняка вам звонили с бывшей работы… – предположил я. Не могли же наши бравые ГэБэ-шники снять гриф «Секретно» с личности живого разведчика, а его самого об этом не предупредить. Или могли?
– С работы? – переспросил Егор Фомич, растерянно бегая глазами по моему лицу. – Что вы знаете о моей работе?
Тут я замешкался. Как ответить старому мнительному разведчику так, чтобы не вызвать у него лишних подозрений? Очевидно, он был приучен не афишировать ту часть работы, о неразглашении которой давал подписку. В таком случае, разумно было бы ответить о его последнем месте работы. В статье на сайте ФСБ говорилось о том, что после возвращения в Союз, прославленный Канарис еще долгое время работал с молодыми разведчиками, передавая свой опыт.
– Из академии, – ткнул я пальцем в небо. – Разве вам не говорили о присвоении вам награды?
Напряженное лицо деда тут же просветлело, и он встал из-за стола. Кажется, я попал в точку.
– Дайте мне пару секунд, молодой человек, я сверюсь с записями. Память, знаете ли, уже подводит…
С этими словами Егор Фомич прошаркал мимо меня в коридор и принялся рыться в каком-то шкафу. Я же огляделся. На мгновение мне стало стыдно за свою страну. Дед жил в той еще помойке. Про то, что везде была пыль и грязь я молчу. В квартире, похоже, с полвека не делался ремонт. Обои настолько выгорели, что уже не угадывался изначальный рисунок. Окна, сплошь покрытые уличной грязью, мылись, похоже, лишь проливными дождями. В комнате не было ни телевизора, ни магнитофона, ни банального радио. На потолке вместо люстры висела простая лампочка. Конечно, можно было предположить, что убираться самостоятельно дед давно уже не может. Но ведь у нас есть социальные службы. Есть приличные пансионаты для престарелых, бывшие госдачи, которые, хоть и перешли на новые коммерческие рельсы, но своего смысла не утратили. Неужели старый разведчик, полжизни положивший на благо родины, в которой, по сути, до войны и не жил, не заслужил приличного к себе обращения? Я уже молчу о том, что этот человек, много лет работая под прикрытием в Абвере, совершил немыслимое, а его подвиг спрятали от всего мира на семь десятилетий, а когда рассекретили, не удосужились поинтересоваться, а жив ли этот забытый герой страны советов?