Вчерашний наш разговор, по всей видимости, разворошил страшное прошлое разведчика и разум бедного старика на время помутился. Когда Егор Фомич понял, что натворил, на него было больно смотреть. Ветеран осунулся, посерел и выглядел, как узник концлагеря. Он развязал меня и сам обработал разбитую голову. Затем он предложил вызвать скорую помощь и полицию.
Я не мог злиться на него. Вместо полиции я предложил разговор по душам. Дед все понял и, молча, достал из своих закромов бутылку водки и наспех собрал на стол, чего бог послал. Всевышний послал не густо, два помидора, огурец и кусочек сала с бородинским хлебом. На ветеранскую пенсию оплачивать счета за столичную трешку было делом проблематичным, поэтому в холодильнике у Егора Фомича было шаром покати. Я сбегал в ближайший супермаркет и забил холодильник разведчика продуктами с запасом на несколько дней.
Мы выпили. Закусили. Разговорились. Оказалось, что такие помутнения рассудка посещали ветерана и раньше. Просто не так остро. Местные социальные службы по причине неустойчивой психики разведчика, отказались его курировать, откупившись компенсацией к его пенсии. Шестьсот сорок два рубля. Продукты пенсионеру по доброте душевной таскала соседка, Клавдия Ивановна. Тоже пенсионерка.
– Не будь ее, – признался Егор Фомич, – скорее всего заглулся бы, еще лет семь назад.
Он рассказал мне о том, как тяжело давался ему его хлеб в годы службы. Как трудно было оставаться под прикрытием, ведь для этого ему приходилось соответствовать стандартам партии, исполнять свой воинский долг в полной мере. Конечно, польза от его разведывательной деятельности во много крат превосходила злодеяния, которые ему и его окружению приходилось творить по указке начальства. Но как можно было ставить на разные чаши весов работу, пусть и во благо Родины, и жизни, ни в чем не повинных, людей и при этом оставаться в здравом уме? Я лично не мог представить себя на его месте.
Конечно, в его работе было и много хороших моментов. Например, когда, завербованный им, адмирал Канарис осознал, что Германия катится в пропасть, он активно включился в работу по свержению Адольфа Гитлера. Начальник Абвера был участником нескольких заговоров против руководства третьего Рейха. Естественно, для такой работы он подключал и своих подчиненных, в том числе и Егора Фомича. Вместе им удалось переправить в безопасную Европу по меньшей мере пятьсот евреев под видом агентуры.
– Пять сотен спасенных жизней, – подвел я итог рассказу старика.
– Против сотен тысяч, замученных в концентрационных лагерях, – горько сказал разведчик и разлил остатки беленькой по рюмкам. – Такова цена моей легенды и моих донесений в ставку.
Выпили. Помолчали.
– Как же вы вынесли все это? – недоумевал я вслух. – Эта работа не под силу простому человеку. Нет такой психики, которая могла бы это сдюжить.
– Так я и не сдюжил, – ответил разведчик. – Забыл, как я тебя пристрелить хотел, Зильбер?
Я улыбнулся и потянулся за второй бутылкой, которую купил уже сам. Дед одобрительно кивнул и встрепенулся:
– Нет, конечно не каждый день мы были в шаге от смерти, – сказал он. – Были и веселые моменты.
Я вопросительно уставился на разведчика. Дед старательно намазывал на черный хлеб масло и укладывал ровными слоями серебристую кильку.
– После командировки в Польшу, кстати, именно тогда адмирал Канарис был шокирован зверствами нацистов и принял решение бороться с режимом. Так вот, после командировки в Польшу, нам дали задание подготовить агентуру Абвера в России. Мы честно выполнили задание, я честно передал все сведения об агентах Абвера на оккупированной территории в Москву. А после началось самое забавное. Ваши, то есть наши, русские диверсанты, активно сотрудничая с местными партизанами, принялись лихо кошмарить местных полицаев. В основном их просто отстреливали. Но некоторых приходилось запугивать, поскольку их работа и их сведения были важны для Москвы.
Дед передал мне один бутерброд с килькой, мы чокнулись и выпили. Занюхав своим бутербродом выпитое, Егор Фомич в голос засмеялся:
– Я никогда не забуду, как читал докладную записку одного белорусского полицая.
Старик опять засмеялся, чем быстро заразил и меня. Все-таки привычка входить в доверие к окружающим у разведчика не выветрилась с годами. Еще не зная сути смешной истории, я глуповато хихикал вместе с рассказчиком. Дед просмеялся и сквозь слезы продолжил рассказ: