Как бы там ни было, но именно указанная несогласованность действий предварительного следствия и оперативного подразделения привела к непреднамеренной расшифровке секретного сотрудника Дегаева. При условии, что описанное событие не является плодом творческо-мемуарных фантазий Веры Николаевны!
Как это проверить?
Да очень просто — углубимся в мемуары Фигнер: «…Когда после этого я, — продолжала Фигнер, — в первый раз вышла на свидание, родные поняли, что со мною случилось нечто потрясающее…
Мне хотелось умереть. Хотелось умереть, а надо было жить. Я должна была жить, жить, чтобы быть на суде — этом заключительном акте деятельности активного революционера. Как член Исполнительного комитета, я должна была сказать свое слово — исполнить последний долг, как его исполняли все, кто предварил меня. И, как товарищ тех, кого предал Дегаев, я должна была разделить до конца участь, общую с ними».[229]
Как видим, высказав всё, что думает о негодяе Дегаеве, Вера Николаевна описывает свидание с родственниками, которое ей было предоставлено ещё до суда. Только вот незадача: отчего Фигнер не упомянула, что, дабы обезопасить сотоварищей, она на этом свидании через родичей передала на волю весточку о предательстве Сергея Петровича.
Забыла?
А быть может, Добржинский с тетрадью ей тоже привиделся или Вере Николаевне захотелось лишний раз блеснуть своею осведомлённостью?
Ну да Бог ей судья.
Весьма уважаемый мною Феликс Лурье в книге «Полицейские и провокаторы: политический сыск в России. 1649–1917» утверждал, что наших героев сгубил начальник Одесского ГЖУ полковник А.М. Катанский.
В частности, Феликс Моисеевич написал, что летом 1883 года отец народоволки К.И. Сухомлиной передал дочери рассказ подвыпившего полицейского чиновника — приятеля А.М. Катанского о том, что побег Дегаева из Одесской тюрьмы был подстроен столичной охранкой. Сухомлина об этом сообщила своей подруге по конспирации Серебряковой (Тетельман) Екатерине Александровне (1882–1942),[230] а, возможно, и не только ей. Та в сентябре 1883 года в Женеве всё рассказала Л.А. Тихомирову. Лев Александрович не поверил Серебряковой, заявив, что знает Дегаева много лет. Но Екатерина Александровна проявила бойцовский характер и потребовала очной ставки с Дегаевым, который на свою беду приехал в Женеву к Тихомирову.
13 сентября Серебрякова на даче Льва Александровича в Морнэ под Женевой, основываясь на сообщении Сухомлиной, предъявила Дегаеву обвинение в предательстве. Сергей Петрович всё отрицал. Уже в 1924 году Екатерина Александровна в мемуарах писала, что её муж Эспер Александрович Серебряков рассказал ей, как Тихомиров 14 сентября 1883 года «в Женеве, что называется, прижал Дегаева к стенке. Дегаев ему во всем признался»».[231]
Меня как опера заинтересовал и возмутил такой факт! Как так начальник губернского жандармского управления спьяну разгласил сведения о личности агента!
Начал искать «народоволку К.И. Сухомлину» и её папу, водившего дружбу со столь осведомлённо-болтливыми полицейскими чинами.
Нашёл нечто подобное.
Необоснованно репрессированный в 1938 году и реабилитированный посмертно народоволец Сухомлин Василий Иванович 1860 года рождения, 14 января 1926 года в автобиографии писал: «В декабре произошел арест супругов Дегаевых, хозяев налаженной в Одессе центральной народовольческой типографии. Дегаеву был устроен в январе 1883 г. фиктивный побег, и началась в партии мрачная эпоха так называемой дегаевщины. Весною 83 г. одесситам первым удалось узнать от одного военного, приятеля жандармского полковника КАТАНОВСКОГО, истинную роль Дегаева. Я немедленно сообщил об этом за границу Саловой, а равно и Харьковской местной группе, но последняя отказалась этому поверить, и пришлось связь с нею порвать. Салова и жившие тогда за границей члены Исполнительного Комитета Тихомиров и М. Н. Ошанина нам поверили и в виду создавшегося положения посоветовали одесситам прекратить всякие сношения с Питером и другими организациями, находившимися через Дегаева в руках Судейкина. Летом 83 г. я был вызван в Париж и Женеву, где Ошанина и Тихомиров рассказали мне, что Дегаев явился с покаянной и согласился помочь партии убить Судейкина».[232]
В этих мемуарах видится фальшь и стремление придать значимость своей персоне. Отчего бы Василию Ивановичу не указать человека, предоставившего столь важную информацию о двурушничестве одного из руководителей бандподполья? Да и с какой стати «зубры террора» Тихомиров и Ошанина будут вызывать 23-летнего мальчишку то ли в Париж, то ли в Женеву, чтоб доложить ему, что Дегаев сознался в предательстве? И почему не указал Сухомлин, что было это не просто летом, а «бабьим летом»?
230
См.: Феликс Лурье. Полицейские и провокаторы: политический сыск в России. 1649–1917. М., 1998. л.187
232
Большая биографическая энциклопедия. http://dic.academic.ru/dic. nsf/enc_biography/117767/Сухомлин