Дело в том, что пятьдесят лет назад Повелитель Лантера таинственно исчез, оставив только письменное распоряжение о срочном введении в должность своего сына, который едва достиг совершеннолетия. Шенгуф подозревал виновным в его смерти Верховного Жреца - своего тайного покровителя, но тот уверял его, что в этой пропаже повинен настоящий наследник. Эта давняя история, мрачная и таинственная, послужила ему лишним поводом для самооправдания: когда он убивал своего двойника, то всего лишь карал убийцу Императора.
Теперь же он стоял лицом к лицу с мертвецом пятидесятилетней давности, и ничто здесь не указывало на насильственную смерть. Человек, который считался всеми его отцом, по-видимому, умер, опершись на кресло-трон, в парадной мантии, порядком истлевшей за эти годы, со спокойно сложенными руками. Перед ним, на приступке, лежали несколько предметов и, казалось, кого-то ожидали. В том числе аккуратно сложенный свиток из хорошо проморенной кожи - благополучно переживший собственную кожу хозяина. Он был запечатан родовыми печатями, и на нем сверху было написано: "Моему сыну".
Ввиду теперешних обстоятельств это было посланием ему, Шенгуфу. С минуту он колебался между желанием немедленно все здесь уничтожить и интересом к старой тайне. Последнее победило. Еще давно, за годы, сделавшие из него копию настоящего наследника, он обучился читать и писать на родовом языке высочайшей семьи и потому был способен понять все, что могло быть написано в свитке. Тем более что почерк у старого повелителя был необычайно твердым, аккуратным и четким.
Пергамент поддавался с трудом, неохотно, но Брат К'Таага развернул его во всю ширь, заполнив холодную тишину подземелья шуршанием, скрипом и потрескиванием. Шенгуф укрепил светильник над головой и принялся за текст.
"Дорогой сын..." - Император поморщился. С тех пор как он приказал убить своих настоящих родителей, подобные обращения всегда вызывали у него раздражение. Но он взял себя в руки и продолжил читать:
"...если ты стоишь здесь и держишь в руках это письмо, значит, ты уже стал императором и пятый хранитель дворцовых ларей, единственный, кто знает эту тайну, привел тебя сюда..."
Шенгуф слегка нахмурился. Этого пятого хранителя пришлось убрать после настоящего принца чуть ли не первым номером. Он слишком хорошо знал наследника и мог почуять подмену очень быстро. Конечно, ничего такого сообщить ему Шенгуфу, он не успел.
"... Ты уже достаточно взрослый, чтобы понять, что я воспитывал и готовил тебя к правлению не так и не таким, каковы были все наши предки и, когда-то, был и я сам. Но ты не знаешь настоящую причину этого. Очень давно, когда я сам еще был всего лишь Наследником, я встретил одного человека по имени Пагш. Он был изгоем, отвергаемым нашей религией, но при этом истинно знающим. Он в точности предсказывал мне будущее и рассказывал о прошлом, пока я окончательно не поверил, что он ведает судьбы мира. И этот человек сказал, что наш мир очень скоро изменится, что Империю ждет крах и гибель и это невозможно предотвратить. Но мудрый правитель может улучшить участь своих подданных, если только сумеет стать иным, чем все его предки. Именно поэтому я и дал тебе все знания, все умения, которые могли бы тебе в этом помочь, сделал из тебя того правителя, который способен понять мир в его трудное время. А оно так близко, что надлежит уже готовиться к этому. И я должен уйти, уступить тебе дорогу. Сын мой! Я получил в этой жизни все, что может пожелать себе человек, кроме покоя, а теперь желаю получить и это. Не переживай за меня - я просто усну, всего лишь немного крепче, чем спал каждый день за свою долгую жизнь. Когда ты найдешь мое тело, похорони его втайне, в дворцовом саду, возле фонтана. И пусть там не будет никаких памятников, только простой камень без всякой надписи. Другие мои распоряжения ты найдешь в стенном ящике, если возможно, выполни их в точности. Будь разумен и счастлив, сын мой, и живи долго!"
* * *
Того, кому было когда-то адресовано это послание, убили вечером следующего дня, и его место занял Шенгуф. Множество мыслей пронеслось в его голове, пока он читал строки, предназначенные для другого, но он считал себя человеком практическим. Чтобы уничтожить последние остатки дурацкой затеи предыдущего правителя, нужно сжечь этот склеп вместе с трупом и еще надо найти и убить человека по имени Пагш. Он последний, кто может знать лишнее о нем, Шенгуфе... По спине пополз нехороший холодок. Странный ветер (в подвале без окон!) зашелестел, вздымая пыль и прах. А потом появился голос. Шепот, еле слышный, но невероятно отчетливый, словно бы прямо над его ухом:
- "Поздно, Канго".
Он отшатнулся, ударившись о выступ локтем. Рука болезненно заныла, но не от этого его сердце бешено застучало. Этот голос... Он назвал его настоящим именем, как его называли с рождения. Шенгуф дико огляделся. Мертвец оставался мертвецом, но возле стены маячило смутное, невесомое белое пятно.
- "Я уже умер, мальчик. Тебе не найти старину Пагша".
- Кто ты? Где ты? - почему-то тоже свистящим шепотом выдохнул Повелитель Лантера. Еле слышный смех был ему ответом.
- "Скоро узнаешь, Канго. Скоро ты будешь здесь, с нами. Ты думал, твое тело вечно? Нет, оно бренно, как и наше. А тут нет времени. Мы ждем тебя, мальчик, ждем повсюду..." Шепот стих. Императору показалось, что он начал задыхаться. Он хотел себя уверить, что это только от пыли, смрада, недостатка воздуха... Он скомкал пергамент, отшвырнул его в угол и стремительно выскочил наружу. Солнечный свет после мрака едва не ослепил его, и он сощурился, повернувшись к секретарю:
- Людей внутрь не посылать. Запустить туда зажигательные шары. Все уничтожить, а затем отстроить заново стену.
Подчиненный поклонился, не посмев ничего возразить. Опасно взрывать помещения чуть ли не в самом Дворце. И почти невозможно возвести новую стену за трое оставшихся до Дня Ширк суток. Но он промолчал, оставив все это при себе. Иначе можно первым отправиться на Каменные Небеса.
... Пока император шел по площади до Дворца, поднялся сильный ледяной ветер. Небо стало темнеть, наливаясь кроваво-красной и свинцово-серой тяжестью. Первый удар грома застал его уже в личных покоях. Он хотел поработать с донесениями, но то, что сегодня открылось, не давало ему успокоиться и сосредоточиться. Снаружи, за витражами и толстыми надежными стенами, разыгралась чудовищная буря. Горизонтальные сухие молнии разрывали небо, сотрясая тяжелую кладку Ширтахо страшным грохотом, похожим на канонаду. В этом шуме он не различил бы и не понял бы момента, когда был выполнен его приказ: взрыв, разнесший тайную усыпальницу покойного Владыки Лантера, потерялся в бешеном реве стихии. Но случилось невероятное, что-то извне пробило бронированное окно и с визгом пронеслось по комнате, как снаряд, рассыпая по дороге синие искры, врезалось в стену, усыпав гобелен черными пятнами подпалин, и упало на его массивный стол. Только тут хозяину кабинета стало понятно, что это было - мертвец из склепа нанес ответный визит Повелителю Ширтахо. Он лежал на вышитом золоченом покрытии скособочившись, и сначала Шенгуф был просто зол и раздосадован столь нелепым следствием собственного распоряжения. Он шагнул вперед, намеренный выкинуть эту мерзость, когда заметил кое-что и остановился. Наступила потрясающая тишина. Буря прекратилась мгновенно, за несколько секунд, но за окном был сумрак, точно это был не день, а уже вечер. В этой тишине и полумраке его комнаты в воздухе плавали серовато-желтоватые отсветы, но на небе уже не было никаких вспышек. К тому же от взрыва и тем более удара об его окно хрупкие кости покойного должны были бы рассыпаться в пыль, но труп, целехонький, расположился на его собственном столе, уставившись в его лицо немигающими провалами глазниц. Машинально Шенгуф поднял оружие и прицелился в этот ненормальный череп. Спуск сухо щелкнул, но выстрела не последовало. Император покосился на рукоять - энергоблок был полностью разряжен. Он отбросил бесполезную игрушку и... замер. Потому что мертвец начал подниматься. Все его тело было окутано мутным светящимся туманом, и сквозь него из глазниц исходило два жестких, красных луча. Шенгуф не был трусом - он бы двинулся, если б мог или позвал бы, в конце концов, охрану. Но его сковал паралич и охватило странное безразличие к собственной участи. Он знал, что настал его конец, но это не вызывало никаких эмоций. По гладкому полу кости простучали, точно деревянные башмаки, и ужасный гость приблизился к нему вплотную. Что-то схватило его за горло. Это было ощущением не шершавых пальцев мумии, а ледяной, проникающей до самого сердца, хватки самой смерти. Он снова услышал шепот, как будто полный гнева и презрения: