Я чуть не хрюкнул, ещё лучше.
— А там уже местных спросишь, я точно не знаю, — сказала гадалка, — но где-то там.
— Скажите. А вы души отправлять по месту назначения умеете? — спросил я.
— Никто не умеет, — покачала головой старушка, — бабка Мотря немного умела усмирять их, если злые были, а у меня и половины той силы нету, что у неё была.
— А вы души видите?
— Не всегда, — вздохнула старушка, — только если они сами хотят показываться. Я даже ёшу не всегда вижу. Так вернёшь мне его?
— Верну, — я вытащил куклу и прочёл заклинание с листочка наоборот.
Куклу окутало зеленоватое свечение и ёша вылетел оттуда как пробка и запрыгал по комнате, сердито стрекоча.
— Вот это да! — восхитилась гадалка, — сколько живу, такого ещё не видела!
— Чирикает, как воробей, — удивился я.
— Сердится, значит, — перевела старушка и неожиданно ласково заговорила, — ёша, ёшенька, не сердись, иди сюда, я тебе молочка дам…
Зелёная хрень заверещала что-то и прекратила прыгать. Гадалка встала, подошла к полке и взяла кувшин. Налила полмиски молока и поставила на пол, словно коту.
— Молоко? — удивился я, — откуда? В селе, говорят, всю скотину вырезали, чтобы советской власти не досталась.
— Всю, — кивнула старушка, — но не потому. Скотина она же их чёрное нутро чует. Когда коровы и свиньи начали при виде их бесноваться — вот Епифан и придумал эту сказку, чтобы весь скот селяне порезали. А вот я свою Муську оставила.
— Корова?
— Коза, — вздохнула старушка. — но молока хватает. Сколько там мне одной надобно…
Я сидел и наблюдал, как зелёный ёша подкатился к миске с молоком и сел прямо в неё. Через его прозрачность было видно, как молоко начало резко уменьшаться.
— С ума сойти! — удивился я.
— Это тоже душа, только не человеческая, — пояснила старушка, — ему молоко время от времени нужно. Чтобы силы были.
Мы проговорили с гадалкой всю ночь. Под утро я вернулся обратно в школу. Голова была чугунная, сказывалось, что уже вторые сутки без сна.
Было ещё темно, только-только пропели третьи петухи. К моему удивлению во дворе школы туда-сюда ходил Семён Бывалов.
— Где тебя носит, Генка? — укоризненным шепотом сказал он мне, — Макар там рвёт и мечет. Получишь ты у него сполна.
— Да что такого? — я пожал плечами, — я же вернулся.
— Гришка тоже вон «вернулся»… — вздохнул Семён, — принесли вон из села его. Ни себя, ни людей теперь не узнает.
Глава 20
Гришка лежал на тюфяке в учительской. Глаза его были закрыты, на лице — мертвенная, даже я бы сказал восковая, бледность. Возле него хлопотала Люся, то клала смоченное водой полотенце на лоб, то принималась растирать руки. Эффекта это не давало никакого, но, видимо, так она считала, что поддерживает его.
— Как он? — тихо спросил я.
— Так в себя и не пришел, — всхлипнула Люся. — мы с Нюрой, Кларой и Жоржем по очереди возле него сидим. Парни дежурят во дворе, а мы — возле Гриши.
— А Жорж?
— А он и там, и там, — Люся переменила компресс на лбу Гришки.
— А Гудков где? Он же здесь ночует.
— Поменялся. С парнями в классе теперь. Видишь же, возле Гриши уход нужен, ну и вот, чтобы остальных не будить, решили сюда его пока… может же придёт в себя.
— Его что, в селе побили? — спросил я.
— В том-то и дело, что нет, — испуганно прошептала Люся, — следов побоев нету. Просто лежит, словно мёртвый. Страшно даже на секунду оставить его.
— Люся, тебе помочь, подменить? — спросил я, поняв, куда клонит Люся.
— Ну если посидишь пару минут, я кой-куда сбегать хочу, — смутилась Люся.
— Посижу, — кивнул я.
Люся торопливо выскочила, а я пристроился на стуле рядом с Гришкой. Он так и продолжал лежать. Грудь его вздымалась еле-еле, со стороны можно было подумать, что он умер. И на виске билась жилка.
Я посмотрел на его голову и меня словно молнией ударило — от затылка Гришки в потолок уходила тоненькая зеленоватая призрачная нить. Такая же, как была у Юлии Павловны и у того комсомольца. Правда у Гришки она была совсем тонкая, возможно поэтому я ее не сразу и обнаружил.
— Гришка… — тихо позвал я, — ты меня слышишь?
Некоторое время ничего не происходило, затем веки Караулова чуть дрогнули.
— Гришка, ты куда ходил? Что с тобой случилось? — продолжал спрашивать я, в надежде. Авось ответит.
— К м-м-м… — пробормотал Гришка.
— Кобелиться к бабам ходил? — спросил я.
Веки Гришки опять дрогнули.
— К Марии Магдалине?
— Хх-х-хаа-а, — прохрипел Гришка и его выгнуло дугой. На губах появилась пена, он захрипел сильнее.