— Скажите, тетя Дарья, а этот кашель и боль в горле, у вас когда оно началось? — спросил я, глядя, как тварь, которая была серо-зелёного цвета, от моих слов стала совершенно селадоновой и потемнела.
— Ох ты ж божечки мои, — зашлась в кашле женщина, — ой горюшко, отдышаться не могу.
Я подождал, когда приступ пройдет и повторил вопрос.
— Так я ж Гришке рассказывала уже, — прохрипела тётка. — ты же слышал.
— Меня другое интересует, — покачал головой я, — что перед этим походом на речку было? Куда вы ходили? С кем разговаривали? Постарайтесь вспомнить.
— Зачем? — удивилась тётка, накрыла тесто чистой тряпицей и принялась вытаскивать из холщового мешочка куски солёного сала. Выбрав, на её взгляд, самый подходящий, остальные она сложила обратно.
— Долго объяснять, — отмахнулся я, глядя, как она ловко нарезает сало кусочками.
— К Хромой Таньке заходила только, — задумчиво сказала она, не замечая, как кусочек сала прилип к ножу и сейчас отвалился на землю.
— Что за Танька?
— Да есть тут у нас одна, ворожка она, — вздохнула Дарья.
— А зачем заходили?
— Да надо было… — тётка сердито фыркнула и принялась деловито чистить лук с таким видом, словно она делает доклад на Генеральной Ассамблее ООН, не меньше.
— А всё же?
— Ну вот что ты прицепился, а? — вызверилась тётка, — сказала, надо было, значит надо было!
— Хочу попробовать вам помочь, — тихо сказал я, — а для этого мне нужно понимать ситуацию.
— Да что там понимать! Мне Евдокимовна, хвельшерка, ажно два сильных порошка дала, и то не помогло! А чем ты мне поможешь?
— А я помогу, — упрямо повторил я, — только ответьте на мои вопросы.
— Во прицепился, — с досадой покачала головой Дарья, — ну на карты я ходила бросить. Ты только не вздумай своим рассказать, а то начнется потом… эта… как её? Агитация! Во!
— Не скажу, — усмехнулся я. — То есть вы сходили к этой Таньке Хромой, она вам погадала на карты и потом вы пошли на речку стирать, да?
— Да.
— А с Танькой вы ссорились или что?
— Нет, не ссорились.
— Ну, ладно, — сказал я и чуть отошел, а то едкий запах лука начал выедать глаза. А вот Дарья хлопотала, причем над самым порезанным луком, и ей хоть бы хны.
— Отстань от неё, — очень тихо сказал я твари.
Та только ощерилась и ещё сильнее ухватила бедную тётку за шею. Дарья аж зашлась в приступе кашля. В груди у неё клекотало, как в кипящем котле.
Я понял, что договориться не выйдет и принялся тихо читать «Отче наш», а следом «Верую». Когда дошел до слов: «… Чаю воскресения мертвых, ожидаю воскресения мертвых, и жизни будущаго века. Аминь…» — тварь начало корёжить, а тётка Дарья захрипела и упала в обморок.
Я принялся второй раз читать эти молитвы — тварь затряслась и съежилась.
На третьем заходе она дико заверещала и лопнула на тысячи мелких клякс, которые моментально испарились в воздухе.
— Тётя Дарья! Тётя Дарья! — я легонько похлопал её по щекам.
— А? что? — вскинулась тётка.
— Уже всё.
— Что все? — ошалело крутила головой Дарья. Упала она прямо в летней кухне и теперь сидела на грязном полу промеж рассыпанного картофеля и очисток от лука.
— Как вы себя чувствуете? — спросил я.
— Эммм, — удивлённо протянула тётка, — а ты знаешь, хорошо! Горло не болит, не жжется. Кашлять не хочется. Давно такого не было уже. А что ты сделал?
— Да ничего, — отмахнулся я (не хватало ещё мне раскрыться).
— Нет, ты что-то сделал! — упрямо твердила тётка. И так прицепилась ко мне, мол, расскажи и расскажи, что только мой предупредительный окрик:
— Тетя Дарья, гля, у вас тесто из миски полезло!
Отвлек её от допроса.
К слову сказать, она таки что-то заподозрила, потому что расстаралась на славу, настряпала этих оладушек полную миску с горкой, накормила меня от пуза, ещё и Гришке огромная порция досталась. В общем, хороший ужин получился.
Отбившись от принудительного гостеприимства тётки Дарьи, я схватил миску с оладушками и побежал на агитбригаду.
Там во дворе стоял Гришка и под визгливые звуки скрипки Зёзика, с декоративным надрывом пел:
Я махнул ему рукой. Гришка кивнул мне, не прекращая пения. Я поставил крынку с оладушками на чурбачок в зоне его видимости.