Девушкам было проще — Жорж каждый вечер грел им два ведра воды, и они мылись у себя, в большом корыте, по очереди. Там же потом и стирались.
У парней процесс стирки был намного сложнее.
Были такие, как Гришка Караулов, который в любом селе умел найти какую-нибудь развесёлую вдовушку, у которой и ночевал, и столовался, и обстирывался.
А вот Зубатов и Гудков обычно нанимали женщину из села. Жорж, я видел, стирал сам. Стирал ли Зёзик — мне не известно, я никогда не видел, а платить селянкам он тоже не платил: Зёзик был невероятно скуп в таких мелочах.
Хуже всего было мне. По первой я особо не заморачивался. Я не только столовался у Сомовых, но и отдавал жене Герасима Ивановича — Марии, вещи в стирку. А вот теперь, стирка стала серьёзной проблемой. Как стирать груботканую одежду из тяжелых тканей без стиральной машинки и моющих средств — я не представлял совершенно. И не умел. Поэтому для меня предложение Клары о двух запасных рубашках было заманчивым. Иметь запасную одежду на выезде — замечательно. Буду менять по мере загрязнения, а в школу вернусь — отдам в прачечную. У нас есть.
— Иду, — подхватился я и захлопнул учебник.
— Ой. Ты уроки учишь, да? — смутилась Клара, — Я тебя отвлекла? А что читаешь?
Она взяла в руки книгу и посмотрела на нее.
— Хрестоматия по русской литературе? А что именно ты читал?
— Льва Толстого, — возьми да брякни я.
— Ой, он такой прогрессивный писатель, так о всё любви тонко понимает, — мечтательно защебетала Клара, — Так красиво пишет, особенно его «Анна Каренина»… это же такой шедевр!
— Учитывая, как он со своей женой обращался, то понимает, что роль бабы — рожать детей и помалкивать.
Надо было видеть лицо Клары в этот момент.
Представление на следующий день было во второй половине дня. Крестьяне уже управились с основными сельхозработами на полях и огородах, так что времени у них было намного больше. И они вполне могли себе позволить потратить его на зрелища.
Гудков с сельскими мужиками еще с обеда растянули шатер-шапито на выгоне, за селом, вдруг дождь или ветер. Да и просто не хотелось мёрзнуть.
Представление началось, когда Гришка Караулов и Зёзик в цветных трико вышли на сцену и, кривляясь и паясничая, запели что-то типа такого:
Публика была в восторге, много аплодировала.
Какой-то пьяненький мужичок закричал:
— В рыло! Бей хранцузов!
На него зашикали. Но беззлобно.
Дальше представление проходило также весело. Артисты-агитбригадовцы были в ударе. Песни и танцевальные номера вызывали у истомившейся за зрелищами в глухомани публики восторг и бурные овации.
Среди толпы я вдруг увидел Лазаря. Он стоял, скрестив руки на груди и смотрел на меня в упор, немигающим взглядом. Поймав мой взгляд, на его губах заиграла самодовольная ухмылка.
Я не мог бросить своё место и уйти — нужно было подавать реквизит, а потом стукнуть в таз, имитируя выстрел (агитбригадовцы ставили опять то же представление о плохом попе и хороших, но одураченных селянах-прихожанах, которых спасает от попа-афериста бравый красноармеец).
Я стоял и мечтал провалиться сквозь землю, под злыми многообещающими взглядами Лазаря. Тут как раз закончилась постановка гимнастических фигур с флагами, и раскрасневшаяся Нюрка спрыгнула со сцены прямо ко мне.
— Ну что, Генка? — сказала она весело, — не замёрз ещё?
— Да нет. Нормально, — улыбнулся ей я и кивнул на таз и палку, — скоро «стрелять» будем.
И тут из толпы зрителей вдруг вышла Матрёна, я узнал её по огромному багровому родимому пятну на поллица. Глаза у неё были безумные. Она, словно сомнамбула, подошла прямо к нам и принялась душить Нюрку.
Глава 30