Нюрка закатила глаза и обмякла, Матрёна зашипела совсем уж не по-людски и продолжила душить девушку.
— Изыди! — рыкнул я и пнул её с такой силой, что она невольно аж отлетела в сторону. Любой человек, после такого удара ещё долго лежал бы, оглушенный. Матрёна же моментально поднялась, взвыла и ринулась ко мне с такой скоростью, что я чуть не пропустил её нападение. В последний момент я оттолкнулся и подпрыгнул вверх, разминувшись с её скрюченными пальцами буквально на пару миллиметров.
Матрёна яростно зарычала и развернулась. Но я уже отбежал в сторону.
— Держи её! — закричали зрители.
Несколько мужиков кинулись к ней и попытались схватить за руки.
Матрёна разметала их по сторонам с такой невероятной силищей, что один мужичок аж заверещал от боли, когда она ударила его в тщедушную грудь.
— Стой, дура! — крикнул Гудков и вытащил револьвер, — стрелять буду!
Но Матрёна не обратила на него никакого внимания и попёрла опять на Нюрку, которая хоть в сознание и пришла, но копошилась на одном месте, перепугано хлопая овечьими глазами.
Я понял, что сейчас она опять будет её душить и со всего размаха налетел на Матрёну сзади, и с силой толкнул её в спину. Та отлетела и ударилась о край помоста. Очевидно, что удар вышел такой силы, что одна из деревянных свай, на которых стоял помост, подломилась и вся сцена с декорациями и Жоржем в придачу рухнула на Мартёну, похоронив её под обломками.
Я оглянулся: Нюра опять находилась без сознания, Гудков, бледный, с испариной на лбу, стоял, направив револьвер в нашу сторону. Руки его при этом тряслись.
Я подскочил к нему и отвёл дуло вверх. Не хватало ещё случайную пулю поймать.
— Макар. — Тихо сказал я, — Всё уже. Всё.
Тот посмотрел на меня и взгляд его стал осмысленным.
— Не стреляй, — повторил я.
И тут в этот миг, обломки сцены зашевелились и из-под них, отплёвываясь и рыча от бешенства полезла Матрёна. Мужичок, которого она пнула в грудь, тоненько взвыл от ужаса и на четвереньках, быстро-быстро засеменил прочь.
Я подскочил к одержимой, тут же на неё набросились все мужики, что были в шатре. Матрёну скрутили, связали и хорошо отпинали.
— В холодную её! — со сдерживаемым бешенством прошипел Гудков, пряча револьвер в кобуру. — Где председатель сельсовета?
Кинулись искать.
Председателя нигде не было.
— Да он к тёще на именины поехал, — подала голос одна из баб.
— Твою ж мать! На советскую власть нападение, а он к тёще на пироги поехал! Под трибунал отдам! Чёрте что! Распустились тут, понимаешь ли! Я найду, кто организовал всё это!
— Да мы сами не понимаем, что на неё нашло! Вроде смирная баба раньше была, — заволновались селяне.
— Не могла глупая баба всё сама измыслить! — отрезал Гудков и проследил глазами за мужиками, которые уводили избитую, окровавленную Матрёну. Юбка её была разорвана до колена, платок в пылу драки где-то потерялся и начавшие седеть космы висели сальными клочьями. Под глазом стремительно наливался лиловый синяк.
И ведь она не виновата.
Тварь, раздувшаяся, потемневшая до черноты, сидела у неё прямо на голове и щерилась в мою сторону.
Нужно было с этим что-то делать.
Тем временем Клара, Люся и ещё какие-то бабы бросились к Нюре, подняли её и куда-то увели. Гудкова окликнул какой-то мужик, секретарь сельсовета, как я понял, и они тоже ушли.
Жоржик, постанывая, и держась за отбитый бок, грустно глядел на кучу обломков, в которую превратилась сцена и декорации.
Народ, гудя и обсуждая ужасное происшествие, начал потихоньку рассасываться.
На меня никто не обращал внимание.
Я вышел из шатра и заторопился к холодной, где заперли Матрёну. Пока она была наполовину в оглушенном состоянии, я хотел прочитать над ней молитвы и изгнать тварь. Но, к моему огорчению, вокруг избы, где была холодная, плотно стоял народ и даже не думал расходиться. Ещё бы! Такое происшествие.
В толпе мелькнул и исчез Лазарь.
Чёрт! Нужно с этим что-то делать.
Я торопливо скользнул за чью-то плетеную из лозы клуню и тихо позвал:
— Енох!
Пространство привычно замерцало, пошло рябью и передо мной появился знакомый скелетон-призрак.
— Ты видел? — сказал я, — быстро дуй к холодно, послушай, что народ говорит. И будь осторожен, там Лазарь. Я не знаю, видит ли он души или чувствует их, но просто постарайся не попадаться ему на глаза.
— А ты куда? — спросил Енох.
— К отцу Демьяну, — торопливо сказал я и заспешил прочь.
Давно я так не бегал. И хотя я сейчас был в теле пятнадцатилетнего пацана, выросшего на экологически чистых продуктах этого времени, но даже для него такая нагрузка была запредельной. От Ольховки Краснобунтарское отделало семь вёрст. Я их преодолел примерно минут за сорок.