— И тебе здравия, — нестройным хором ответили крестьяне. А одна бабёнка, рябая, зато в стеклярусных бусиках, спросила с плохо сдерживаемым любопытством:
— Ты что ль с агитбригады тоже будешь?
— Ага, — кивнул я, не зная, гордиться своей принадлежностью к местной богеме, или же ноги в руки и бежать, пока не поздно.
— А правда, что у вас есть слепой предсказатель? — спросила одна.
— И бородатая женщина?
— И карла?
— А бабуина есть? Я в позапрошлом году была в Бобровке на ярмарке и такую бабуину в цирке видела! Ужасть прямо! — не унималась рябая бабёнка, — и вся жопа синяя у неё. Кошмар.
— Да нет, товарищи, у нас же не цирк, — снисходительно усмехнулся я, — приходите сегодня на представление и сами все увидите.
— Так бабуины не будет? — разочарованно спросила рябая.
— Зато у нас будет товарищ Зубатов, — торжественно сказал я, хотел добавить про жопу, но не стал, зато добавил другое, — это куда уж лучше, чем все эти ваши бабуины. Приходите на него посмотреть.
Бабы одобрительно загомонили и обещали прийти.
— Я вот что хотел спросить, — сказал я, когда эмоции от предстоящего зрелища немного улеглись, — у вас продуктов прикупить можно? А то наша подвода с едой только завтра придёт. Они там реквизит же ещё везут. А есть сегодня надо.
Я показал монетки. Если при моих словах, крестьянки воодушевились, то при виде жалких монет, от их добродушия не осталось и следа. Все враз заторопились по своим делам.
— Ну пойдём, я что-нибудь тебе дам, — вздохнула баба Фрося, когда мы остались одни. Старичок был не в счет, так как был глуховат, да и давно уже не в себе.
Мы пошли по улице, и баба Фрося воровато оглянувшись, спросила тревожным свистящим шепотом:
— Ну что там? Когда к Сомовым пойдёте?
— Завтра, — таким же шепотом сообщил я, — сегодня нельзя — подготовка к представлению у нас.
Мы дошли до зелёного забора, ворота были щедро разрисованы маками, правда чуть кривоватыми, но тем не менее. Почему-то я думал, что такая вот бабка должна жить в одинокой покосившейся избушке. Огромный дом, почти терем, меня, честно говоря, удивил. Во двор меня, правда, не позвали — баба Фрося велела подождать ее здесь, у калитки. Видимо, мой социальный статус подкачал. Ну да ладно.
Монеты она забрала с собой. Через минут пятнадцать, которые томительно тянулись и тянулись, она вышла обратно:
— На, держи, — строго поджав тонкие губы, она сунула мне торбу со снедью и проворчала. — На такие деньги разве что прошлогоднего снега купить можно, но я по старой дружбе собрала, что смогла.
Я поблагодарил и, не заглядывая в торбу, отправился обратно.
Зато дома я чертыхнулся — баба Фрося дала полкаравая хлеба, правда сильно сухого, точнее он давно превратился в монолитный камень и слегка отдавал плесенью. Ещё в торбе были две варёных репки, безвкусных даже с виду, творог в платочке и кусочек пожелтевшего старого сала, дубовая шкурка которого злобно ощетинилась кристаллами соли.
— Мда, — сказал я, — не густо.
— Нормальная еда, — примирительно прокомментировал Енох.
— Слушай ты! Радиоизотоп хренов! — вызверился я, — между прочим, это из-за тебя, скотина, я вместо наваристого бульона из петуха должен грызть заплесневелый хлеб! Уйди с глаз моих и больше никогда не разговаривай со мной!
Енох возмущенно померцал, но, видя, что я демонстративно его игнорирую, исчез.
— Барсик, иди сюда! — позвал я, — кис-кис сюда, дурень.
Кот осторожно выглянул из-за печки и уставился на меня желтоватыми глазами-крыжовниками.
— Жрать хочешь? — спросил я и насыпал прямо на пол немного творогу.
Барсик юрко скользнул к еде, подошел, понюхал, сердито чихнул и уставился на меня с осуждающим видом, мол, а где жратва.
— Ну извиняй, брат, чем богаты, как говорится, — вздохнул я, — вот не надо было этого вредителя слушать и петуха выпускать. Сейчас бы мы с тобой навернули полезного бульончика.
Я закинул «еду» к остальным продуктам и уныло пошел во двор: агитбригада готовилась к выступлению и мне нужно было помогать.
Во дворе нервно суетилась Клара, то ей декорация разонравилась, то транспарант помялся, то костюм доярки найти не могут. Я предложил помощь, но ей явно было не до меня. Иногда, глядя на неё накануне представления, мне казалось, что вся вот эта нервотрёпка — для неё своего рода некий ритуал, традиция.
Скотина петух сидел неподалёку и насмешливо смотрел на меня.
Война была объявлена без объявления войны.
— Генка, помоги! — Жоржик, кряхтя, тащил большой раскрашенный щит.