Я так задумался, что чуть нос-к-носу не столкнулся с Анфисой.
— Привет! — сказал я, рассматривая её лицо.
Была она бледной, лицо осунулось, под глазами залегли тени.
— Здравствуй, — прошелестела она и перекинула толстую косу с одного плеча на другое.
— Ну как ты? — спросил я.
— Да ничего, — понурилась Анфиса, — сейчас меня почти не трогают. Общаться не общаются, но и не высмеивают, зато.
— Уже хорошо, — сказал я, — ты всё-таки подумай, Анфиса, может быть тебе действительно стоит с агитбригадой уехать? Немного поколесишь с нами, а потом в городе останешься. Работу в любом случае там найдёшь, рабочие руки везде пригодятся.
— Я уже думала об этом, — она впервые взглянула мне прямо в глаза. — Но пока не могу. Знаю, что дура я, но всё жду, надеюсь, что Василёк одумается и возьмёт меня замуж. Может, у него сейчас не получается, или родители не позволяют. Просто он — послушный сын и не хочет огорчать родителей.
Я слушал и не знал, что сказать: во все времена, во всех мирах влюблённые девки как были дурами, так и остались. И неважно — Анна Каренина это или Анфиса.
— Ты с ним говорила? — спросил я, заранее зная ответ. Но ведь нужно было хоть что-то спросить.
— Да, говорила, — по щекам Анфисы потекли слёзы.
— Понятно, — не стал развивать дальше тему я, — а отец сильно ругался, когда мы к вам пришли?
— Ой, ну он как всегда, — сквозь слёзы усмехнулась Анфиса, шмыгая носом, — ругаться-то он сильно не ругался, так, пару раз вожжами перетянул и всё.
Мне было жаль влюблённую дурёху.
— Слушай, Гена, — сказала Анфиса.
— Слушаю, — мысленно усмехнулся я (надо же, хоть и топилась, и была в состоянии аффекта, но имя моё запомнила).
— А вот скажи мне по правде…
— Что?
— А это твоих рук дело? — она внимательно всматривалась в моё лицо., пытаясь найти ответ на мучившие её вопросы.
— Что именно? — не понял сперва я.
— Ну… надписи на заборах…
Я сначала хотел сказать, что нет, не моих, потому что девка явно не семи пядей во лбу — возьмёт и кому-то проболтается. А мне бы этого не хотелось, во всяком случае хотя бы до тех пор, пока я не уеду с агитбригадой отсюда. Но потом я решил признаться — у меня вдруг возникла идея.
— Ну… я… — демонстративно скромно улыбнулся я, — хотел тебя защитить.
— Спасибо! — расцвела улыбкой Анфиса, и внезапно бросилась мне на шею и расцеловала в щеки. Гормоны пятнадцатилетнего пацана от соприкосновения с упругой девичьей грудью взбесились, словно вулкан Попокатепетль.
Чтобы не случилось конфуза, я торопливо отстранился:
— Только знаешь… — смущённо признался я, мощным усилием воли взяв себя в руки, — из-за этого проблема у меня.
— Какая? — забеспокоилась Анфиса, на щеках которой выступил лихорадочный румянец.
— Да я, когда заборы в темноте раскрашивал, подол плаща извёсткой испачкал. И сильно. А это не мой плащ. Он из реквизита. Теперь не знаю, как Кларе вернуть, чтобы она не догадалась, чья это работа в селе была. А то возьмёт и скажет Гудкову, и я даже не знаю, что потом будет…
— Ох ты ж, божечки мои! — охнула Анфиса.
— Вот… — беспомощно развёл руками я.
— Слушай, Гена, — мысли Анфисы шевелились слишком уж неторопливо, но я смиренно ждал, пока она самостоятельно придёт к правильному решению, — ты это… приноси плащ сейчас ко мне. Я его постираю.
— А твои если увидят?
— А их нету сейчас, — блеснула глазами Анфиса, — они на именины к мамкиному крестнику поехали. Вечером только вернутся, это в Бобровке аж.
Я совершенно не представлял географическое положение Бобровки, поэтому просто кивнул.
— Так что давай, сбегай. Прямо сейчас.
На этой оптимистической ноте мы расстались. Я невольно бросил взгляд на её грудь и пошел к нам на подворье. Мне повезло и агитбригадовцев я не встретил. Во дворе был только Зёзик, но он по обыкновению сидел на перевёрнутой бочке и что-то тихо пиликал на скрипочке.
Дома у меня всё было без изменений. Из натопленного дома выходить совершенно не хотелось. Да, на улице было хорошо, но уже по-осеннему свежо. Хоть Клара дала мне куртку, но вся остальная одежда Генки нуждалась в кардинальной реконструкции, а лучше — в полной замене.
Еноха не было, поэтому я схватил плащ, свернул его и сунул за пазуху.
Буквально через минут десять я уже стоял под воротами Анфисы и, озираясь, чтобы соседи не заметили, толкнул калитку.
— Заходи в дом, — крикнула она откуда-то из сарая, — я сейчас.