— Слушай, Геннадий, — начал хозяин разговор, как только мы уселись на лавку. — Я хотел поблагодарить тебя. Я поискал, там, где мой прадед сказал, и действительно нашел там всё.
— Пожалуйста, — вежливо ответил я.
— Да погоди ты, — скривился Сомов, — эк вы, молодёжь, в городе научились старших перебивать, не дослушав…
— Извините, — опять вежливо перебил его я.
Сомов нахмурился, но делать замечание не стал. Зато сказал совсем другое, что у меня аж челюсть чуть не отвалилась:
— Так вот. Нашёл я клад. Наш, семейный. У нас легенды о нём ходили, но никто никогда найти не мог. Я лично думал, что бабьи сказки это. И тут фу-ты, ну-ты!
Он сделал паузу. Я промолчал.
— В общем, Генка, я хочу тебя отблагодарить, — тихо сказал Сомов.
Я удивился, только что уже благодарил.
— Пожалуйста, — опять повторил я.
— Ну ты опять! Погоди! Вот! Это тебе, — Сомов достал из-за пазухи свернутые в трубочку деньги и протянул мне.
Я чуть не присвистнул, но вовремя себя одёрнул. Свистеть в доме, да ещё и при деньгах — плохая примета. Суеверные крестьяне блюли такое строго. Ещё и побить могли.
— Здесь меньше, чем по закону тебе полагается. — извиняющимся голосом сказал Сомов, — но там червонцы еще реализовать надо. Через знакомых ростовщиков придётся. Это долго и нудно. Так что бери вот. Это всё, что у меня на руках есть.
Я изумлённо взял деньги. Слов у меня не было.
— Но ты не думай, — зачастил Сомов, — я не жмот и не сквалыжник какой. Пока ты тут, будешь ходить ко мне обедать и ужинать. Завтрак тебе Марья с собой будет давать. Мы завтракаем кто, когда может.
— Спасибо, — от души поблагодарил его я.
— Я эти деньги поменяю где-то в течении года, не раньше, — вздохнул Сомов, — так что через год приезжай, я тебе остальное отдам.
— Спасибо, — ещё раз сказал я, — не надо мне остальное. Мне и этого хватит. Хотя, по правде говоря, для меня и это — слишком уж много.
— Бери, — махнул рукой Сомов, — ты сирота, тебе никто больше не даст.
Мы еще поговорили некоторое время ни о чём, и я заторопился домой. Уже давно стемнело.
На прощание Сомов мне сказал:
— Ты это, Гена, — если ещё тебе сон такой приснится — ты мне говори сразу. Хорошо?
— Хорошо, — усмехнулся я и, не удержавшись, съехидничал, — а что, у вас ещё много кладов припрятано?
— Да не в кладах дело, — ничуть не смутился Герасим, — это же от прадеда весточка. Тут главное, что он ко мне обозвался! Ради такого можно что хочешь!
Серафим Кузьмич, который весь наш разговор торчал рядом и слушал, аж прослезился.
— Хорошо, — серьёзно сказал я, — если ещё ваш прадед приснится — я сразу скажу.
Я вышел из дома под звёздное небо, провожаемый хозяином аж до ворот, и еле-еле распрощался с ним. Он ушел в дом, а меня тут же нагнал Серафим Кузьмич с сердитым вопросом:
— Сколько он тебе дал?
— Ну ты смотри! — возмутился я, — мне что, прямо тут пересчитывать?
— Да нет, — уже тише сказал Серафим Кузьмич, — это я так. Интересно же.
Я пожал плечами и поёжился от ночной сырости.
— Ты как завтра придёшь, расскажи, — попросил призрак и добавил, — и слушай, там возле забора он хочет выгребную яму переносить. Так ты скажи ему, пусть лучше справа от черешни её обустраивает. А там, возле забора, ещё мой дед табак выращивал. И такой хороший табак у него родил, ни у кого на селе такого не было. Причём самое интересное, что именно на этом месте. А у Гераськи я посмотрел — не табак, а насмешка одна. Курам на смех только.
— И как я ему скажу? — рассердился я, — опять сон мне приснился, да?
— Да. Давай так, — обрадованно кивнул головой дед.
А я психанул:
— А не часто сны мне такие вещие снятся?! Так не бывает! Ты что хочешь, чтобы меня на костре сожгли?
— Сейчас не сжигают на костре, — сказал Серафим Кузьмич, правда неуверенно.
— Ну, значит, на опыты заберут, один чёрт, — фыркнул я. — Нет. Это всё слишком подозрительно. Я не буду больше этого делать.
— Ну пожалуйста. Гена, — тихо попросил Серафим Кузьмич. — Ты — единственная возможность передать весточку правнуку. Знаешь, как это тяжело, годами, десятилетиями жить возле своих родных, смотреть на них, а ни обозваться нельзя, ничего.
Он тяжко вздохнул. Мне стало жаль старика. Действительно, это ужасно.
— Скажите, Серафим Кузьмич, а вы что делать можете? — спросил я.
— В каком смысле что делать? — заинтересовался он.
— Предметы двигать можете?
— Могу, но смотря что. Бумажку могу. Щепку могу. Монету уже не могу. И очень недолго, — ответил Серафим Кузьмич.
— Вот и отлично, — улыбнулся я, — значит будете общаться с правнуком хоть каждый день.