Я ещё трижды сбегал к колодцу, наносил ей полную бочку воды и позаливал во все корыта и ночвы, что были. И в ведрах тоже оставил. В общем, бабушка на пару дней запас воды имеет.
— Ой, спасибочки тебе, сыночек, — не прекращала благодарить бабушка, — погоди-ка, я тебе хоть пирожков вынесу. Только утром напекла.
Она сходила в дом и вынесла мне три больших, как лапти, пирожка.
Я поблагодарил и тут же откусил один. Он был с тыквой и ещё с чем-то. Очень вкусно.
— Ой как же вкусно! — похвалил я пирожки. — Объедение!
Бабушка довольно разулыбалась.
— А где Василий? — спросил я, жуя пирожок. — Или родители его?
— Дык Спиридон с Мотрей на именины в Батюшкино уехали. — начала обстоятельно объяснять старушка, явно радуясь, что её слушают, — Завтра только вернутся. А Васька, небось, по девкам кобелиться пошел, пока Спиридона нету. До завтрема и не появится.
— А к кому он кобелиться ходит? — я невольно перешел на бабушкин жаргон.
— Ой, сынок, да к кому он тут только не ходит! — неодобрительно всплеснула руками старушка, — проще сказать к кому он не ходит. Уже почитай всех девок на селе перепортил, кобелина такая.
— А с Анфиской он тоже гулял? — задал важный вопрос я.
— И с Анфиской гулял, и с Клавкой, и с Маруськой, и с Улькой, и даже с Танькой рыжей, что с хутора, — вздохнула старушка. — Нынче девки дурные пошли, себя не блюдут, отца-мамку не слушают. Стало быть, конец света близок. Недаром мне сон такой нынче снился… Снится мне, что иду я по лугу, босая, а роса такая выпала, что ох. И тут навстречу мне выходит конь и говорит человеческим голосом…
Бабулька ещё минут пять очень детально и подробно рассказывала о своём общении с конём и прочую чушь, а потом дробно перекрестилась и вздохнула. Я понял, что интервью пора заканчивать, но не удержался и задал последний вопрос:
— Скажите, а были у Анфисы враги?
— Ну а как же! Как же! — китайским болванчиком закивала бабка, — Смотри сам. Клавка её за волосья оттаскала три дня назад, Улька ругалась с нею возле колодца — все слышали, я-то сама не слышала, но мне Пантелеевна рассказывала, и рябая Симка подтвердила, а Маруська грозилась, что, если ещё она будет за Васькой бегать — так все ноги ей переломает.
— Так, может, она и голову ей проломила? — брякнул неудобный вопрос я.
— Да кто ж его знает, сынок, сейчас такая молодежь пошла, что жуть… не зря мне тот сон про коня приснился…
В общем, домой я вернулся безрезультатно. Ну, если не считать, что принёс два пирога и таки прикупил молока для Барсика.
— Барсик, ты где там? Кыс-кыс сюда. Я тебе молочка принёс, — я вошел в дом радуясь, что побалую кота. Он хоть скотинка и вредная, но иногда польза от него есть.
В доме почему-то остро пахло полынью и ещё чем-то приторно-сладким.
— Генка, берегись! — завопил Енох, вспыхнул прямо перед глазами и опять исчез.
От неожиданности я чуть кувшин с молоком не выронил. А если бы разбил? Мне же еще кувшин отдавать обратно.
И тут передо мной полыхнуло зеленоватое сияние.
Короче, кувшин я таки уронил. От неожиданности. Любой бы на моём месте уронил. Потому что прямо посреди комнаты появилась… Анфиса.
Точнее призрак Анфисы. Но какой-то такой… непонятный. Неправильный. Если Енох и Серафим Кузьмич были дымчато-молочной прозрачности, до чуть голубоватого перламутра, то Анфиса скорее была зеленоватая.
— Анфиса, — хрипло сказал я.
И тут Анфиса посмотрела на меня, и у меня от ужаса аж волосы на голове зашевелились — вместо глаз, в глазницах, у неё была тьма.
Короче, мы стояли с Анфисой и пялились друг на друга. Я тупо не знал, что делать, а она молчала.
И тут грохнула входная дверь, кто-то затопал в сенях, Анфиса взглянула на меня ещё раз и исчезла.
Не успел я выдохнуть, как дверь раскрылась и комнату вошла Клара.
— А с кем это ты тут болтаешь? — усмехнулась она, и я вздохнул. Только сейчас я понял, что стоял перед призраком Анфисы, затаив дыхание. Так же и задохнуться можно.
— С Барсиком, — прокашлявшись, ответил я, — представляешь, принёс ему молока, а он под ноги бросился, и я кувшин уронил.
— Да уж, — Клара обвела глазами лужу молока на полу, из которой, злобно ворча, лакал Барсик. — Теперь мыть пол придётся.
— Да ну его! — отмахнулся я, — так высохнет.
— Не выдумывай! — строго сказала Клара, — сейчас молоко в доски впитается, потом завоняется. И ты всей этой гадостью ещё пять дней дышать будешь!
— Три, — поправил её я.
— Пять! — упрямо повторила они и добавила, — а, может, и все семь. Гудков сказал, что на Камыш отсюда поедем, и на Молочное. Будем там представления в учечённом варианте давать. Два-три номера, маленькая агитпостановка и короткая лекция Зубатова.