Хабибула с Азизом смотрели им вслед. Митя слез с велосипеда, только сейчас почувствовав боль в члене, подошел к краю. Его трясло. Он видел, как командир и сопровождающие спустились с горы, влезли в бронетранспортер. “Бэтээр” заурчал и, развернувшись, покатил восвояси. Он отъехал метров на пятьдесят, когда из-за черных, причудливо изогнутых деревьев почти одновременно вылетели три огненных точки…
Спустившись с горы, полковник немного успокоился и стал ругать себя за несдержанность. У него был приказ вести переговоры до последнего, идти на уступки, обещать золотые горы — Хабибула сильный противник, и армейским очень хотелось его в союзники! Ну, не умеет он, не смог! Вояка он, а не политик. А Кычанов-то каков, сволочь! Катается! Вот он отпишет матери письмо — кого воспитала!
— Трогай! — крикнул он водителю, усаживаясь на командирское сиденье. Водитель рванул бэтээр с места. Полковник схватил шлемофон, прижал к уху наушник. — Гора, Гора, я Кама, прием! Вызываю вертушки, высота три один два семь, обработать склон массированным огнем через пять минут! Гора, гора, прием, дай мне Град-три! — он заметил через лобовое стекло, как слева, из-за черных, причудливо изогнутых деревьев вылетели три огненных точки… — Гони, сука! — крикнул он, понимая, что не успеют… и вспомнил тут не о дочерях, не о жене, а о своей Зойке. Она лежала на обеденном столе с бесстыдно поднятыми к потолку стройными ногами…
Все три гранаты попали в бронетранспортер. Мотор заглох, машина замерла. Сначала рвануло легонько. Из задних люков стали выбиваться языки пламени — горел бензин. Потом раздался взрыв помощней — разогрелись цинки с патронами. Грохнули крупнокалиберные патроны, из передних люков повалил черный дым. В броне появились рваные дыры. Никто не пытался выбраться из бронетранспортера. Некому было…
— Хамед, сколько можно звать! — услышал он за спиной голос Азиза и обернулся. — Хабибула говорит, беги домой, собирайся! Возьми автомат и одну курицу! Больше ничего не бери! Он будет ждать тебя в тутовой роще!
Митя сел на велосипед и погнал к дому. Он взял автомат, быстро свернул голову белоснежной курице и бросился в сарай с вещмешком. Достал из тайника коня, развернул тряпицу, погладил его по блестящему черному боку, снова завернул и аккуратно положил в вещмешок.
Митя с бешеной скоростью скатился по склону — обезглавленная курица в руке все еще запоздало била крыльями, — проехал немного по ущелью и бросил велосипед, поняв, что по камням быстрее пешком. Он пробежал мимо догоравшего бронетранспортера, не веря тому, что внутри может быть командир полка — высокий подтянутый мужчина с густыми бровями и проплешиной на затылке, — устремился к роще. Когда был у Мертвой реки, появились вертушки. Они с ходу начали бомбить кишлак. Склон густо покрылся взрывами. Вокруг страшно загремело, эхо разнесло, размножило шум, вспугнув птиц и зверье, и тутовых духов в роще. Митя стал скакать по валунам, боясь оглянуться…
Шли они по ночам — с девяти до четырех — по узким тропам, переваливали через хребты, пересекали ущелья, спускались в долины. Днем прятались в заброшенных, разбитых кишлаках, в расщелинах и пещерах, где были склады с продовольствием. Поначалу Мите было тяжело — он постоянно отставал, и Хабибула прикрикивал на него, подгоняя прикладом автомата, как того ишака, — но постепенно он втянулся, научился в темноте лазить по скалам и спускаться по отвесным склонам, научился пить из луж и наедаться несколькими ягодами чернослива и понял, что Хабибула со своим отрядом неуловим, — за все это время их ни разу не обстреляли.
Надвигались сумерки. Они сидели на горе, спрятавшись за выступами скал, а внизу по дороге шла колонна. Груженые “Камазы” медленно вползали по серпантину. На дороге рванула управляемая мина. Колонна встала, и тут же сверху вниз и снизу вверх густо посыпались пули. Митя вжался в скалу, послал короткую очередь, стараясь попасть в кабину “Камаза”. Он видел, как отскочил от металла, улетел в сторону гор его крохотный трассер, и дал вторую очередь. Хабибула дернул его за рукав, показывая, что пора уходить. Они поднялись и побежали к другому склону. А снизу все еще доносилась беспорядочная, бесполезная стрельба. Митя прыгнул с уступа — неудачно: камень выскользнул из-под его ноги, и он упал на спину, почувствовав, как в вещмешке что-то хрустнуло. Быстро поднялся, заспешил вниз. Они спрятались в крохотной пещере до того, как над горой застрекотали вертушки.
Хабибула привалил к выходу густой колючий куст, цокнул языком и сказал, что он молодец. Митя кивнул, прислушиваясь к грохоту над головой. Он снял вещмешок, развязал его и вынул тряпицу. У коня была отломлена голова и обе задние ноги. Митя тяжело вздохнул, вспомнив о взводном. Ему было жаль игрушку. Хабибула с любопытством глянул на коня, взял туловище в руку и спросил, откуда это у него. Митя сказал, что это вещь взводного.
Хабибула показал пальцем на бока коня и сказал, что здесь должны быть винты, которые наполняют его воздухом, и что он должен летать выше гор, как сказано в одной сказке. Еще он сказал, что вещь очень дорогая, но сейчас уже никуда не годна. Мите осталось только кивнуть. Он достал нож и выковырнул из глазниц коня красные камни. Покрутил в пальцах, пытаясь рассмотреть их в тусклом свете, спрятал в потайной карман шаровар. Спросил Хабибулу о взводном и опять получил ответ, что нужно забыть об этом человеке. Митя поинтересовался, почему он не может знать, что стало с его товарищем. Хабибула долго молчал, потом заговорил. Он сказал, что этот человек совершил великий грех и теперь будет вечно терпеть муки. Потом он сказал, что его убили камнями.
— Как камнями? — не понял Митя.
Хабибула сказал, что каждый из рода взял камень и бросил в него, и Митя тут же представил себе и старика, и женщину в парандже, которые тогда приезжали за взводным на ишаках, и еще много стариков и женщин, в руках которых были большие разноцветные окатыши с Мертвой реки, и стоящего спиной к ним Костю Суровцева. Старик бросил в него камень, и Костя сразу упал. Остальные тоже принялись бросать камни, и скоро засыпали его всего. Остались торчать только его офицерские ботинки с подковками на каблуках. Мите стало нечем дышать, и он со злостью пнул куст у входа в пещеру.
Хабибула схватил его за ворот, прижал к шершавой стене пещеры и сказал, что гнев сейчас душит его, поэтому-то он и не хотел ему ничего рассказывать о взводном. Скоро Митя пришел в себя, и Хабибула отпустил его. Когда совсем стемнело, они выбрались из пещеры и направились туда, где их давно ждали.
Над горами встало осеннее солнце. Оно осветило небольшой кишлак, спрятавшийся в тени гор, дорогу к нему, белую и узкую, похожую на небрежно брошенный шелковый пояс. Над невысоким минаретом деревенской мечети поплыл записанный на магнитофон высокий, певучий голос муллы: “О, алла акбар!…” Когда утренний намаз закончился, из дверей и ворот неприступных домов с крохотными окнами-бойницами появились мужчины. Одни выводили ишаков и лошадей, впрягали их в большие арбы, другие выезжали на стареньких машинах-”бурбахайках”, — все они длинной вереницей устремились по дороге в город — сегодня был базарный день: кто ехал продавать изюм, кто зерно, кто собирался купить новый плуг или материю на платье старшей дочери. С мужчинами на арбах и в машинах отправились в город и сыновья-подростки. Босоногие дети помладше выбежали на дорогу, завопили, засвистели, замахали руками. Двери и ворота домов захлопнулись, и кишлак погрузился в дневную дрему. Солнце прогревало землю, скоро хрупкий лед в сточных канавах растаял и превратился в мутную вонючую воду. Дети возились в пыли, играли бутылочными осколками, лоскутками и щепками, отдаленно похожими на фигурки людей, щебетали, ссорились, дрались, мирились и снова играли. Вдали, в клубах белой пыли, показалась колонна. Пока еще нельзя было разглядеть, что за крохотные машинки движутся и пляшут на ухабах дороги, но колонна приближалась стремительно, и скоро уже стал виден головной бронетранспортер с торчащими пулеметами, послышался звук двигателей.
Из дверей домов показались женщины в паранджах. Они бросились к детям, расхватали их, как расхватывают в лавке редкий товар, потащили по домам. Те, кто слишком громко орал и огрызался, получили подзатыльники. Детские вопли смолкли во дворах, и кишлак настороженно замер. Колонна въехала в кишлак, попетляла по улицам, остановилась на площади около мечети. Колонна состояла из трех бронетранспортеров — двух обычных, с башнями и пулеметами, и одного необычного — вместо башни на броне у него была укреплена огромная зачехленная колонка, какие устанавливают на танцплощадках, — кроме бронетранспореров на площадь въехала еще водовозка с мокрой, покрытой грязными разводами, цистерной, да крытый “Камаз”. Бронетранспортер с колонкой попятился, ткнулся о ствол шелковицы, росшей посреди площади, осыпал себя пожухлой листвой и замер. Боевые машины развернулись и встали на охрану по краям площади. Из передних люков одного из них вылезли двое солдат, за ними — пожилой мулла в чалме. Солдаты помогли старику спуститься на землю, показали на бронетранспортер с колонкой. Все трое направились туда. Солдаты стали расчехлять колонку, мулла забрался внутрь. Из колонки послышался свист, потом раздалось неожиданно громко: “Раз, раз, раз-два-три!” Солдаты поморщились, торопливо спрыгнули с машины. Они уселись в тени дерева и стали курить. А тем временем двери и ворота домов приоткрылись, из них показались сначала дети, а за ними женщины в паранджах. В руках женщины держали тазы, ведра, кастрюли, кувшины, но пока боялись выйти за порог. Водитель водовозки выбрался из машины, снял с подножки короткий шланг. Мулла прокашлялся и заговорил. Он сказал, что это агитационный рейд и бояться нечего. Шурави привезли в кишлак муку, сахар и воду, а также книги, которые будут розданы в каждую семью по количеству человек. Как только он произнес эти слова, дети и женщины высыпали на площадь и побежали кто к “Камазу”, кто к водовозке, окружили обе машины, стали кричать, толкаться, греметь ведрами и тазами. Мулла в бронетранспортере говорил, что воды и продуктов много — хватит всем, но навести порядок в этой орущей, вопящей, галдящей толпе было невозможно. Водитель водовозки открыл шланг, и вода мощной струей хлынула в ведра и тазы. Дети таскали ведра в дом, снова возвращались с пустыми, проталкивались вперед. Женщины волочили по земле мешки с сахаром и мукой. Были среди них и совсем юные девчонки, недавно спрятавшие лица под паранджу небесного цвета, и сгорбленные годами старухи с палками. Минут через пятнадцать вода и продукты кончились, толпа схлынула, водители “Камаза” и водовозки расселись по кабинам, довольные, что больше им не придется слышать весь этот гам. Мулла говорил, что шурави пришли на землю Афганистана, чтобы принести мир и спокойствие, что воюют они с бандитами и мирным людям нечего их бояться… Водитель агитационного бронетранспортера выставил на броню несколько коробок с книгами и брошюрами, свистнул, перекрывая голос муллы. Солдаты лениво поднялись из-под шелковицы, забрались на бронетранспортер и стали раздавать книги. Скоро опять собралась толпа. Правда, женщин в этой толпе уже не было, зато детей наплодилось видимо-невидимо. Они орали, скакали, выхватывали из рук книжки, лезли на бронетранспортер в надежде стащить что плохо лежит, раскачивали машину. Солдаты сгоняли их, но уследить за всеми было невозможно. Один мальчишка утянул-таки лопату, побежал к дому. Солдат погнался за ним, но мальчишка нырнул в дверь, и та тут же закрылась. Солдат долго долбил кулаком в дверь, потом плюнул, вернулся к бронетранспортеру.