Однако смерть Христа есть абсолютно вольное Его дело. Будучи безгрешным, Христос не подчинен метафизическому закону смерти. И если Он все-таки умирает, то только потому, что Он Сам Себя раскрывает для действия смерти. Поэтому смерть Христа есть самая глубокая степень кенозиса Бога. Св. ап. Павел, описывая самоуничижение Христа, замечает, что Спаситель «смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной» (Флп. 2, 8). Эти две формы самоуничижения Христа или Его кенозиса – смерть и смерть крестная – имеют величайший смысл. Смерть вообще есть глубочайшее послушание в смысле онтологического подчинения небытию. Крестная смерть есть глубочайшее послушание в смысле исторического подчинения самой презренной форме смерти. Христос как Божетвенный Логос, через Которого и Которому всё сотворено, самоуничижился настолько радикально, что подчинился не только в случае смерти действующему небытию, но и самой презренной форме его действия – смерти на кресте.
Таким образом, есть три степени или ступени кенозиса Бога: творение мира, воплощение и смерть. Здесь везде Христос выступает как истинный носитель кенозиса. В сотворении мира Он есть Тот, через Которого всё сотворено и Которым всё держится. Однако, если сотворение, как говорилось, есть первый акт самоограничения Бога, то прежде всего этот акт затрагивает Христа. Неся мир Своей силою, Логос ограничивает Своё всемогущество, дабы предоставить относительному существу возможность быть и действовать. В воплощении Христос есть Тот, Который оставляет Своё состояние Владыки и принимает состояние раба, подчиняясь всем законам этого состояния. В страдании и смерти Христос есть Тот, Который раскрывает весь ужас смерти, как последствия греха, во всей его глубине, принимая этот ужас и претерпевая его как Богочеловек. Образ раба во Христе начинается Им, как первообразом мира, и следует вплоть до презреннейшей исторической смерти на кресте.
2. ПЕРЕЖИВАНИЕ КРЕСТА
Именно с этого сошествия Христа в мрак смерти и начинается Его восхождение в небесную славу. Вольное принятие полного самоуничижения превращается в победу над смертью, которая есть небытие. Это непреложная истина Христанства. Св. ап. Павел, описывая возрастающий кенозис Логоса – это самоуничижение через принятие образа раба, говорит: «Посему и Бог превознес Его и дал Ему имя выше всякого имени, дабы пред именем Иисуса преклонилось всякое колено небесных, земных и преисподних, и всякий язык исповедал, что Господь Иисус в славу Бога Отца» (Флп. 2, 9-11). Кенозис, достигнув своей наивысшей точки в смерти, становится своей противоположностью: подчинение превращается в господство. Христос - Раб превращается во Владыку вселенной. Вселенское Его страдание облекается всемирностью славы. И именно в свете этого превращения раскрывается переживание Креста в Восточной Церкви.
На Западе стало привычным утверждать, будто Восточная Церковь не выработала ни мистики Креста, ни его богословия; будто бы всё это сделал только Запад.[108] Эта точка зрения правильна, но в то же время и ошибочна. Если рассматривать крест как символ психофизических страданий Христа, тогда необходимо согласиться, что при таком понимании у Востока действительно нет ни мистики, ни богословия креста. Православное богословие не исследует процесса страданий и умирания Христа, насколько этот процесс означает естественное разрушение плоти Спасителя. Таких исследований, как упоминалось в начале этой главы, Восточная Церковь даже избегает, ибо подобные исследования считает недостойными по отношению к страданиям Христа. В Восточной мистике отсутствуют, как говорилось, очевидные признаки истязаний Христа: этим объясняется и полное отсутствие в Восточной Церкви людей со стигматами. Востоку не ведомо также почитание тех мест, где Христос останавливался на Своем крестном пути на Голгофу.[109] Реликвии страданий Христа – плащаница, гвозди, копье, хитон – здесь не имеют никакого значения. В иконописной живописи не принято изображать искалеченное, истекающее кровью и болью исковерканное тело Иисуса, особенно Его лицо. Крест как выражение того, что в страданиях и смерти Христа есть природно-человеческое, не занимает главного места в переживании и мышлении Восточной Церкви.
108
Ср.J. Tyciak. Zwischen Morgenland und Abendland. – Dusseldorf – 1940 – C. 114;D. Barsotti. – Le Christianisme russe – Tournai – 1963 – C. 18.
109
Эти места символизируют часовни, которые установливаются обязательно в холмистых местностях, напоминающих окрестности Иерусалима. У католиков они считаются святыми местами. Эти часовни, символизирующие крестый путь Христа, стали возводить в Европе в ХV в. В Литве они установлены в Вильнюсе и в Жемайчю Калварии (небольшой городок на западе Литвы).