К экзистенциальному атеизму Восточная Церковь всегда относилась весьма серьезно, ибо в христианском мышлении Востока нет стереотипного подхода ко злу, что достаточно заметно в апологетических произведениях западных богословов. Русские религиозные философы смело признают, что «единственным серьезным аргументом атеизма является трудность примирить существование всемогущего и всеблагого Бога со злом и страданиями мира», ибо «если Бог - Пантократор присутствует во всяком зле и страдании, в войне и в пытках, в чуме и холере, то в Бога верить нельзя и восстание против Бога оправдано».[136] Вот почему в русской религиозной философии проблема теодицеи ставится значительно острее, нежели в западной философии. Дело в том, что эта проблема касается не чисто теоретического вопроса, но установки совершенно конкретного человека по отношению к основе и смыслу бытия. Поэтому Е. Трубецкой и говорит о дилемме: «Или в мире нет смысла и нет Бога, или же Бог должен явить свою победу в средоточии мировых страданий».[137] Иначе говоря, человек должен искать «того высшего Богоявления, которое одно может окончательно опровергнуть бессмыслицу жизни».[138]
Явление Бога как абсолютного победителя в переполненном страданием мире восточные религиозные мыслители видят во Христе. Христос есть непререкаемое и неопровержимое оправдание Бога перед лицом зла. Идея Бога, Который низошел в мир, добровольно страдал, участвуя в страдании человека и космоса; идея страдающего Богочеловека есть единственная возможная теодицея, единственное убедительное оправдание Бога.[139] Ибо здесь Бог выступает не как мститель и судья, требующий восстановить Свою поврежденную славу, но как со-участник в страдании и в смерти, то есть как Любовь в полном смысле этого слова. Высочайшая степень кенозиса или крестная смерть Христа разрешает проблему безвинного существа, ибо Сам Творец становится принесенным в жертву безвинным Агнцем. Это и есть ответ Бога на вечный упрек в том, что Он допускает страдания безвинных существ. Да, Он допускает это, но не как царь, который «в пурпур облачившись» не видит в мире «нищеты и боли» и сердиться на то, что люди, «яростно кричащие в гумне», разрушают «гармонию миру».[140] В этом своем стихотворении Путинас совершенно не доказателен, ибо Бог Сам включается в безвинное страдание, принимает его и претерпевает до самого конца. Ночью в Гефсиманском саду Христос умолял Небесного Отца Своего, дабы миновала Его чаша сия (ср. Мф. 26, 39), и это есть неоспоримое докозательство того, что всё Его человеческое естество восстовало против уготованного страдания точно также, как и естество всякого другого человека, и что Его ужас перед лицом этого страдания был велик. Однако Христос подчинился воле Отца и испил чашу страданий до дна. Таково было решение проблемы зла Богом.
Зло, как полный негатив и небытие, в сущности не может иметь никакоготеоретического решения. Ведь позитивно решить какой-либо вопрос означает познать его содержание и установить связь между этим содержанием и другими содержаниями. Но ведь зло не имеет никакого содержания. Оно есть отсутствие содержания, его отрицание, его разрушение. Оно потому и не может быть познано, что в нем ничего, что можно познать.[141] Вот почему Христос в Своем учении не дал нам никакого теоретического решения страдания и зла. Однако Он дал нам экзистенциальное решение, которое кроется в готовности вытерпеть зло до конца во всякой ситуации. Христос принял смерть, это крайнее проявление зла, и позволил ей разрушить Свою жизнь, жизнь, как высочайшее земное благо. Таким образом Он оказался в таком положении, когда зло неистовствует во всей своей свирепости. Однако Христос, хотя и противился – «начал скорбеть и тосковать» (Мф. 26, 37) – вытерпел в этом положении и так преодолел смерть. Это преодоление было не теоретическим, которое находит выражение в какой-то формуле, оно выразлось в конкретном экзистенциальном поступке перед лицом зла. Поэтому С. Франк и говорит, что Христос Своей жертвой соединил грешный и страдающий мир с Богом.[142] Мир после Христа страдает вместе с Богом и в Боге. Теперь безвинные страдания есть не что иное, как со-участие в страдании Христа; именно поэтому они обладают искупительной ценностью и значением. Также как Христос соединил Свое страдание с страданием тварного мира, так теперь и тварный мир соединяет свое страдание с искуплением Христа и становится со-участником этого искупления.[143] Вот почему после Христа безвинное страдание свято; в нем нет того древнего фатализма и трагичности, которые так заметны в греческих трагедиях. Вне сомнения, что и после Христа страдание осталось таким же, каким оно и было – ужасным и жестоким в своем психофизическом аспекте. После Христа тяжелая ответственность ложится на плечи всех тех, кто это безвинное страдание вызывает или усугубляет. Однако само страдание, как таковое, уже утратило свою бессмысленность. После Христа оно приобрело удивительный смысл, оно стало способом распространения спасительного подвига Христа, со-участием в Его подвиге любви.
141
Подробнее об этом в сочиненииА. Мацейны– «Драма Иова». На русском языке это произведение было опубликовано в 2000 г. Петербургским издательством «Алетейя».
143
Первой со-участницей через свое страдание в искуплении Христа стала Его Мать Пресвятая Дева Мария, чьи страдания как раз и являются выражением вселенского безвинного страдания – (примечание автора – А. М.).