Тарелки, гниющие в раковине, и игрушечный грузовик Сэма, забытый на полу…
«Не думай об этом, не нужно».
Телефон в кармане платья. Но она что-то забыла. Нечто важное. Что?
— Агнес? — Иезекииль стоял растерянный и испуганный.
— В чем дело?
Он смотрел на неубранные кровати.
— Я не хочу их оставлять. Я не хочу уходить.
— Но, Иезекииль, в бункере нет инсулина. Помнишь?
— Пророк сказал, что Господь будет там.
Ее коса расплелась, разметавшись по спине.
— Это ложь. Просто ложь.
— Мне все равно. Я хочу быть с Бет. Мне нужен Сэм. — Он разваливался на части, рассыпался в прах. — Агнес, я хочу вернуться.
— Мы не можем, — сказала она резче, чем хотела.
Рюкзак на спине. Ключи в руке. У Пророка еще оставалось время, чтобы сосчитать своих прихожан и отправиться на их поиски. Она сомневалась, что он станет утруждать себя, но рисковать не могла.
Телефон. Она напечатала:
«Мы уходим, Дэнни. Ты очень далеко отсюда? Можешь встретить нас где-нибудь?»
Иезекииль потянул ее за рукав.
— Агнес? Я передумал. Я хочу вернуться.
Она резко и раздражённо обернулась к мальчику.
— Иезекииль, ты просто должен доверять мне.
Он бросился к своей койке — самому безопасному месту, которое знал.
Агнес перехватила его прежде, чем он успел до неё добежать, и Иезекииль завыл, как кошка, колотя пятками по ее животу. Она ожесточила свое сердце и направилась к двери — экран захлопнулся за ними, сотрясая алюминиевые стены. В одной руке она держала переносной холодильник, в другой — брата, напрягая изо всех сил мышцы.
— Агнес, отведи меня обратно!
Внезапно она вспомнила то, что забыла. Важную вещь.
— Черт побери, — пробормотала она, направляясь обратно в дом.
Она отпустила Иезекииля и подошла к своей половине кровати. То, что осталось от дневника Бет, она спрятала под матрас. Это было все, что осталось от ее сестры, которую она уже считала умершей. Она крепко прижала книгу к груди.
«Записка. Я должна оставить ей записку, на всякий случай».
Она схватила ручку, вырвала листок из дневника и начала писать, зная, что Бет, скорее всего, никогда ее не найдет.
Агнес видела бункер. Она знала, что это могила.
Она услышала, как хлопнула еще одна дверь — на этот раз в ванную — и послышался скрежет, когда Иезекииль попытался запереться внутри.
— Иезекииль! Стой!
Она заторопилась. Ему не удалось запереть две — она запиралась на засов, а он был слишком мал, чтобы дотянуться до него.
Увидев ее, мальчик всхлипнул.
Она подняла его, не обращая внимания на его мучительные крики. Она уже почти добралась до белого пикапа отца, когда ее охватил страх.
А что, если бензобак пуст или двигатель заглох?
Она открыла дверь и толкнула Иезекииля на пассажирское сиденье, а сама побежала к водительскому месту. Дрожащими руками она повернула ключ в замке зажигания. Мотор завелся. Бак был наполовину полон.
Агнес выдохнула.
Она услышала, как голос Дэнни произнес: «отпускаешь ручник и включаешь передачу».
Посмотреть в зеркало заднего вида, не обращая внимания на кричащего ребенка.
— Агнес? Агнес?
Фары прожигали дыры в темноте, освещая пустые трейлеры и заброшенный город.
Она вдавила педаль газа. Грузовик под ней ожил, рванул вперед, бросая вызов гравитации. Чувство столь же сильное и пугающее, как сама свобода. Она пронеслась мимо церкви, которую надеялась больше никогда не увидеть, и выехала на главную дорогу, ведущую к воротам. Она была почти снаружи, почти сбежала, и она чувствовала сладкий вкус свободы на своем языке.
Теперь она думала, что если хорошенько сосредоточится, то сможет обнаружить пространство молитвы там, где оно пряталось — в лачуге ее страха.
Она не могла закрыть глаза за рулем, но могла открыть свой разум. Она могла медитировать на умиротворение и молитву и позволить чувствам ожить.
«Думай масштабно, как Бог, — подумала она. — Думай шире».
Пространство молитвы взорвалось и проснулось. Оно кружилось вокруг нее, Иезекииля и грузовика, вбирая в себя дорогу и ночное небо; оно пело, звало и кричало от радости, как птица, внезапно выпущенная из проволочной ловушки.
Ведя машину, она слышала, как мир снова оживает, и крепко держалась за знание, что все взаимосвязано, и что Бог — это связь, проходящая через все. Пространство молитвы было внутри нее и за ее пределами, оно говорило, гудело и сладко напевало сквозь каждую, казалось бы, отдельную частицу.
«Где ты пропадало? — Слезы заструились по ее щекам. — Где ты пропадало?»