Его голос — голос ее новоиспечённого мужа — был пронизан отвращением.
Новая Бет, родившаяся заново Бет, хотела съежиться, умолять и умереть от стыда. Но старая Бет наконец-то проснулась и подумала: «Фиг тебе».
— Отправь ее к другому грешнику, — сказал кто-то, и прежде чем она успела моргнуть, ее втолкнули в чулан.
Там была бедная умирающая Магда и, конечно, боль в плече Бет, но больше почти ничего. Даже света не было.
Некоторое время она колотила в дверь здоровым кулаком. Измученная, побежденная, она обмякла.
«Я совершила ошибку. Или, как сказал бы Кори: я облажалась».
И Боже, неужели она когда-нибудь…
Темно. Ужасно темно.
Она думала, что ее глаза приспособятся, но прошли уже часы, а темнота оставалась все такой же непроницаемой. Левая рука Бет была абсолютно бесполезной и пульсировала болью. То, как она свисала, вызывало у Бет тошноту.
Она отмечала время в проповедях — она могла слышать, как Пророк вещает по ту сторону стены, цитируя отрывки об апокалипсисе, которые они все уже слышали прежде сотни раз.
Она слышала рассказ о Чужаках, пылающих в огне и сере, и глубоко сожалеющих о своих земных грехах. И тот, что об избранном народе, спускающемся в Подземный Храм. Пророк едва перевел дух, прежде чем пуститься в рассуждения о бледном коне:
— И тот, кто сидел на нем, имел имя СМЕРТЬ, и убивал мечом, и мором, и дикими зверями земли.
Она прислонилась головой к двери, и на нее нахлынули приглушенные слова. На расстоянии вытянутой руки от нее плакала Магда.
Плакала и плакала.
— Что я сделала, чтобы заслужить такое?
— Например, распространяла обо мне сплетни, — фыркнула Бет, растираниями пытаясь вернуть чувствительность левой руке. — Уговорила мальчишек закидать яйцами мой дом.
Магда заплакала ещё сильнее.
Бет пожалела о своих словах. Пожалуй, эта девчонка заслуживала хорошую затрещину, но она точно не заслуживала соприкосновения с демоническим псом. Никто такого не заслуживал.
Бет не видела Магду в темноте, но слышала, как стучат от лихорадки ее зубы. Пророк сказал, что демоны не могут навредить праведникам, так что если Магде сейчас было плохо, в этом была виновата она сама. Это походило на логику сна. Старая Бет никогда толком не верила в проклятие кишечным гриппом или насморком. Но никогда и не подвергала его сомнению, как следовало бы. Порой было намного проще плыть по течению, чем бороться с потоком.
По крайней мере, пока этот поток не угрожал поглотить тебя целиком.
Бет стукнулась лбом о деревянную дверь, невольно потревожив прозрачную паутину. Она ненавидела паутину. И темноту тоже ненавидела. Крики застревали у нее в горле, и она была уверена, что еще через час не сможет их проглотить. И если — когда — она закричит, это будет пыткой для близнецов и пушечным мясом для патриархов.
«Слышите? — скажут они. — Это вопли бунта, дикий вой демона…»
Магда застонала, и Бет дернулась, толкая вывихнутую руку. Пот выступил по всему телу. Кожа под прилипшим свадебным кружевом начало зудеть. Сколько часов она потратила на шитье этих дурацких искусственных жемчужин?
Магда умрет в этом чулане, поняла она. Но как насчет меня?
Эгоистичная мысль, но, с другой стороны, она никогда не хотела быть святой. Она всегда хотела иметь только друзей, которые смеялись бы вместе с ней, и сестру, которая любила бы ее, и кого-то милого, с кем можно было бы поговорить, когда одиночество обостряется. И за это… а может быть, и за слепое упрямство… она была обречена на все это.
Не справедливо. Чертовски несправедливо.
— Я слышал, что один из нас порвал с нашей верой, — прогудел Пророк. — Сегодня ночью она сбежала из святилища и забрала с собой невинного ребенка. Мы будем молиться, чтобы смерть ребенка прошла безболезненно. Но за девочку — мне сказали, что ее зовут Агнес — мы молимся о вечном разрушении и бесконечной боли. Аминь.
Бет едва не рассмеялась вслух.
Господи, Агнес. Она выбралась отсюда.
Конечно, выбралась. У ее сестры всегда все получалось. Яростная гордость охватила Бет, и в тени этой гордости затаилась ревность, темная и холодная. Ревность тоже имела свою тень… и это была ярость. Бет ухватилась за это чувство, как утопающая — за плавающую ветку.