Трое рыбаков, обидевшись, подымаются из-за стола. Павлинка останавливает их, усаживает, подсовывает закуску. Руки у нее дрожат от стыда и досады.
— Ну как же ты так, Януарий… Гостей пугаешь, а ведь все они тебе товарищи…
Януарий снова наполняет рюмки. Семен, перевернув свою вверх дном, отказывается. Все остальные пьют. Павлинку передергивает.
— Нехорошая у тебя водка. Вонючая.
— Нехорошая? — недоверчиво повторяет Зависляк. — Очень хорошая. Завтра на вечер я еще лучше принесу, вот увидите. Уж такое будет веселье — собаки взвоют.
Тем временем Макс, Прокоп и Юзек, нагнувшись к Семену, успели тихонько обменяться с ним парой слов. Резко звучит вступление, и рыбаки громко подхватывают мелодию:
— Чего это вы — «сестры не трожь»! — обрушивается на них Павлинка. — Да разве он меня хоть когда тронул! Это он шутит все, шутит, да и только.
Макс двусмысленно кривится и крюком своей железной руки царапает клеенку. Оконь с сомнением покачивает головой. А Прокоп только переводит тяжелый внимательный взгляд с Януария на Павлинку и снова на Януария. Они не спорят с Павлинкой, но в их единодушии скрывается предостережение Зависляку и угроза. В соседней комнате заплакал грудной младенец. Семен вскакивает, бросается в боковушку, склоняется над ребенком, поправляет сползшую перинку, бормочет что-то невразумительное, но ласковое.
— Не боюсь я вас! — вдруг вспыхивает Зависляк. — Никого не боюсь. Балча не боюсь. Выхожу, черт побери, из повиновения. А ты, Семен, — набрасывается он на входящего Семена, — прислужник, прихвостень, так и передай своему хозяину. Семен… — Голос его ломается, становится мягче: как у всех пьяных, настроение у Януария быстро меняется. — Ты лучше всех, я тебе одному все отдам, братом мне будешь, согласен? — Он наливает две рюмки: — Выпей со мной, Семен, за любовь.
Семен скупым жестом отказывается.
— Не хочешь?
— Самогон.
— Самогону за любовь не выпьешь? За Павлинку?
Семен молча отодвигает рюмку.
— А за эту, из города, которой ты кровать тащил, небось выпил бы?
У Семена сужаются зрачки. Он кивает головой.
— И за коменданта твоего, который на той кровати спать будет, тоже бы выпил?
На губах Семена появляется тень улыбки. И он снова кивает.
— Черная твоя душа! Эх ты! Да я вас обоих прикончу.
Януарий замахивается на Семена бутылкой. Скрипит дверь, ведущая из сеней. Семен непроизвольно заслоняется гитарой — бренчат струны. Януарий видит, кто вошел. Краем глаза он замечает язвительную, недоверчивую усмешку Макса. И в какую-то долю секунды изменяет направление броска. Бутылка разбивается о дверной косяк над самой головой Балча.
— Тебе повезло. — Балч подходит к жбану в углу, нагибается, ищет на лавке черпак. Трое рыбаков, обойдя его стороной, выходят из комнаты. Перепуганная Павлинка запирает дверь в боковушку и становится между Балчем и Януарием. Балч мягко отстраняет ее. С полным черпаком в руке он подходит к садовнику и выплескивает воду ему в лицо.
— Отрезвел? — тихо, почти заботливо спрашивает он.
Януарий горбится, втянутая в плечи голова клонится набок.
— Что прикажешь?..
— Слушать надо, Януарий. Марш на работу.
Януарий покорно семенит к двери. Семен со вздохом вешает гитару на гвоздь у окна, но Балч знаком показывает, что он может остаться. И сам выходит вслед за Януарием.
ВИЗИТ
Вернувшуюся из кузницы Агнешку встречает в темноте сонное щенячье повизгиванье. Оно доносится не с кровати, где она оставила Флокса, а из угла возле двери. Не плачь, Флокс, нет у меня для тебя времени, должна же я наконец устроиться. Агнешка шарит по стенам в поисках выключателя, обнаруживает его за кроватью и зажигает свет. Только теперь, при электрическом освещении, кроме двери, ведущей в класс, она видит напротив другую дверь — едва заметную, потому что она плоская, вровень со стеной, побелена и заставлена кроватью. Агнешка осторожно тянет за ручку — заперто. Она пожимает плечами. Впрочем, может быть, так лучше. Неудобно ходить все время только через класс. Если когда-нибудь приедут гости… приедет гость… Стоп. Об этом не сегодня. Решено. Нужно будет попросить ключи от этой двери.
Милая Павлинка! Флокс лежит на рогожке, покрытой кроличьей шкуркой, возле рогожки две мисочки, одна с остатками галушек, другая с водой — полный комфорт. А на стуле ее клетчатые брюки и куртка — значит, и с этим все в порядке. Шкаф, конечно, не помешал бы. Ну, а пока хватит гвоздей в стене. Агнешка распаковывает несессер, раскладывает на краю жестяного умывальника всякие женские мелочи, среди которых много пустых пузырьков от лекарств. Потом начинает раздеваться, собираясь помыться перед сном. За окном шаги. Агнешка завешивает нижнюю часть окна своим поплиновым плащом. Разыскивая полотенце в несессере, она натыкается на альбом с фотографиями и, вздохнув, раскрывает его. На одном из снимков семилетний мальчуган. Подпись: «Любимой систричке — Кшись». На другом — группа школьников, девочек и мальчиков, под транспарантом с надписью: «Мы из «Колумба». В центре группы Агнешка, в руках у нее какой-то предмет — масштабы фотографии не позволяют непосвященным определить, что именно. Но Агнешка знает и помнит. Прощальный вечер, прощальная фотография и этот подарок от всех ей на память. Любимый общий дом, славная большая семья. Где вы все сейчас, в эту минуту? Думает ли кто-нибудь обо мне? А ты? Нет, не надо задерживаться на этой карточке с двумя загорелыми фигурами на морском песке. Перевернем страницу. А на следующей — маленькая скромная могилка. Кшись. Пузырьки от лекарств. Хватит. У меня начинает першить в горле, предостерегает себя Агнешка. Я слишком сентиментальна. И она проглатывает горячие предательские слезы. «Колумба», однако, следует пристроить как-нибудь получше. Агнешка развязывает кретоновый мешочек и вынимает превосходно сделанную модель знаменитого парусника. Встав на стул, она пытается подвесить кораблик к лампе. Голая лампочка слепит глаза. Агнешка кладет кораблик в сторону, набрасывает на плоский козырек свою пеструю косынку. В верхней части окна, над плащом, она видит чье-то лицо — кажется, это тот самый умник, Юр Пащук. Обозлившись, она показывает ему язык, и лицо отлипает от стекла. Агнешка поворачивает выключатель и начинается мыться в темноте. В окне появляется кружок света от электрического фонарика. Острие луча скользит по обнаженному плечу. Слышны шаги, перешептывание, какая-то возня, потом глухой голос Семена: «Вон, стервецы!» И наконец все затихает.