Духи Пшивлоцкой, источающие запах ландыша, невыносимы. Надо проветрить комнату. Когда это одеяло успело соскочить с гвоздя? Внезапно Агнешка, словно получив удар в грудь, резко отступает назад. В черном незанавешенном треугольнике скопление призрачных лиц — подсматривают. Под ее взглядом они отпрянули, но в глубине, во мраке затаились, сбившись в кучу, застыв в ненасытном любопытстве. Агнешка превозмогла невольный приступ растерянности. Спокойно, в упор смотрит она на неясные тени, на полуоткрытые рты, на детский нос, расплющенный о стекло и потому отчетливо видимый, всматривается в чьи-то глазницы, которые кажутся вырезанными в уже знакомом контуре лица. Где-то сбоку, в укрытии, отрывисто рассмеялась женщина, смех резко обрывается — и голова Юра исчезает, будто сдунутое в темноту видение. Агнешка, не сводя глаз с окна, делает шаг вперед. Детский нос скользит вниз и пропадает. На одну голову становится меньше, а вот и еще на одну. Пусто. Тихо. Агнешка снимает одеяло, распахивает окно настежь, высовывается наружу. Быть может, то, что она слышит, — затихающий отзвук шагов, а может быть, тревожное биение ее сердца. Легкий ночной ветерок приносит с озера насыщенный мокрой гнилью шум тополей и ив. Беззвездные провалы в небе поглощают еле слышный собачий лай. Всё далеко. Все далеко. Ты. Простил бы ты меня, если б видел, если б знал? Я сама ничего не понимаю. Нет, я не боюсь этого человека. Я начинаю бояться самой себя. Я одна. Взять Флокса, уйти, убежать. Вздор. Как же афиша — я обещала. Глупости, отговорка, не в том дело. У меня першит в горле. Может быть, насморк. Я переоценила свои силы. Не справлюсь. А это мы еще посмотрим. Я ему еще покажу. Только бы он перестал так улыбаться, так смеяться. Пусть улыбается. Спокойной ночи, Стах. И неуловимая мысль перед сном — завтра…
— Кто здесь?
Острота восприятия, чуть притупленная полудремой, все же заставляет Агнешку невольно вскрикнуть на миг раньше, чем она успевает сообразить, где находится и что с ней творится. Острая боль в виске, прижатом к оконной раме, постепенно проходит. Кто-то только что, когда она задремала, набросил ей на плечи лежащее рядом одеяло — в этом она уверена, в памяти почти ощутимо сохранилось прикосновение чьей-то близкой, заботливой руки. Окончательно проснувшись, Агнешка вслушивается, вглядывается в темный двор. Сначала она улавливает шум шагов, потом различает очертания человеческой фигуры. И наконец в ответ на ее вопрос кто-то хрипловато, негромко произносит:
— Нет никого. — И, помолчав, добавляет еще тише: — Это я, Семен.
ВЕЧЕР С ТАНЦАМИ
Пожалуй, больше всего поражает Агнешку то, что она ничему не удивляется. Если каждая минута полна неожиданностей, то не остается ни времени, ни возможности недоуменно и внимательно к ним приглядеться, удостоить титула необычайности, провозгласить их исключительность. Здоровый инстинкт молодости помогает мгновенно усвоить любые перемены в жизни, и они незаметно вплетаются в повседневность. Не было этой неуловимой мысли перед самым сном, а если даже и была, то усталость, а потом крепкий сон навсегда вычеркнули ее из памяти. Не видела Агнешка также никаких снов, которые следовало бы запомнить, чтобы узнать, добро или зло они предвещают. По правде говоря, если б не Павлинка, спалось бы Агнешке неведомо как долго, несмотря на весь с раннего утра поднявшийся шум, гудение и звон по случаю подготовки к вечеру. Павлинка пришла не слишком рано, уважая право своей подопечной на отдых, но в то же время не забывая о собственных обязанностях. Они с Марьянеком принесли в судках завтрак, в котором наяву воплотились далекие пасхальные воспоминания Агнешки, — молочный суп, а к нему крутые яйца и огромные шкварки. Всего этого хватило и Флоксу, опеку над которым принял Марьянек, выпросивший разрешение отвести нового приятеля к своим братишкам и сестренкам, к Астре и коровам, на пастбище. И проблема Флокса, к тайному облегчению Агнешки, чрезвычайно быстро была решена надлежащим образом.
В гораздо более мрачном свете предстают перед нею ее собственные проблемы. Одного того, что первый день в Хробжичках вопреки своим спартанским правилам она начала пиршеством на придвинутом к кровати столике (суп остынет, будет невкусный, решительно заявила Павлинка), достаточно, чтобы Агнешку замучила совесть. Что же дальше? Воды опять нет, а было бы совсем неплохо помыться. Как отсюда выйти? В классе рядом — гул мужских голосов. Агнешка узнает односложные слова, угрюмо бросаемые Януарием Зависляком. Ей неприятно, что она почему-то невзлюбила хмурого Павлинкиного брата. К тому же у нее нет особого желания на глазах у посторонних заниматься своим запоздалым утренним туалетом. Она выберется во двор через окно. А уж если на то пошло, лучше надеть брюки. Достаточно принять одно рискованное решение, чтобы оно повлекло за собой не менее рискованные последствия. Едва успев перескочить через подоконник, Агнешка замечает, что невольно попала под обстрел многих пар глаз, которые следят за ней критически и — она сразу это чувствует — неприязненно. В открытых дверях магазина Лёда Пшивлоцкая оживленно повествует о чем-то собравшимся вокруг нее женщинам, и Агнешке кажется, что вся эта милая компания поглощена исследованием ее комнаты через открытое окно. Лёда, увидев спрыгнувшую на крыльцо Агнешку, мгновенно поворачивается спиной. И все остальные единодушно делают вид, что не замечают Агнешку. Агнешка поступает точно так же. Это неприятно, потому что неправда, — обе стороны прекрасно понимают, что минуту назад украдкой подглядывали друг за другом. К счастью, эта неловкая ситуация не затянулась надолго, потому что стоило Агнешке сойти с крыльца и торопливо свернуть за угол, как стоящий на отлете магазин скрылся за домами.