— Да не вертись ты, малявка, под ногами, — шикнул на девочку Юзек Оконь.
— Чего ты на нее так? Это же Кася, — возмущается Павлинка.
— Какая еще Кася?
— Твоя! — почти кричит Павлинка.
— Точно, — смущается Оконь. — Уж больно их у тебя много. Забрал бы каждый свое, а мы бы с тобой как-нибудь договорились.
— Не о чем нам с тобой договариваться. Пусти меня к ребенку.
Стах — танцор неважный, и это как раз на руку Агнешке. Пока они двигались по кругу мимо занятых бабами стульев, до них долетали обрывки разговоров, замечаний, едкие колкости, и это было невыносимо. Поэтому Агнешка взяла инициативу в свои руки: она направляет Стаха в гущу танцующих пар на середину комнаты, где их не смогут настичь эти отравленные стрелы. Слишком поздно. Все новые и новые обидные слова наслаиваются на уже услышанные и от болезненно обострившейся подозрительности сливаются в единый, непрерывный, пульсирующий в висках ропот, шум, грохот клеветы.
— …оба были в чем мать родила, точно вам говорю… (это, кажется, Коздронева).
— …не зря он ей такие почести оказывает…
— …она и его к рукам приберет, городское зелье…
— …в мужских портках гоняет, с мужиками силой меряется, придурковатая какая-то… (Пащукова?)
— …новых себе привела…
— …и что они в ней находят, тощая, костлявая, одеться не умеет… (наверно, Пеля).
И к этому ко всему еще немые, но выразительные взгляды Лёды, которые та бросает из-за спины танцующего с ней Балча, — в них так и сверкает злорадное торжество и насмешка!
Слышит ли Стах эти замечания, понимает ли их? Наверно, все-таки слышит, если не те, так другие, доносящиеся оттуда, где похотливо бубнят свое мужчины:
— Ну, братва, шелк…
— …новенькая на очереди…
— …как, по-твоему, праздновать будут, а?
— Не нравятся мне эти люди, — говорит наконец Стах.
— Ты не прав. Они такие же, как везде.
Но глаза Агнешки не подтверждают ее слов, продиктованных упрямством, уязвленным самолюбием. В глазах застыли тревога и настороженность. И улыбка ее, которая должна изображать беззаботность, вымучена. Агнешка вполголоса вторит мелодии танца, напевает Стаху прямо в ухо, пытаясь заглушить несущийся со всех сторон шепот. Время от времени она украдкой озирается по сторонам, проверяя, кто и как на них смотрит. За ней следят. Как островок доброй надежды среди грозной и враждебной стихии, появляется на миг и тут же исчезает пара друзей — Иза и Толек. А вчерашний картежник, с которым танцевала Иза, тащит к буфету упирающуюся тоненькую девушку — ах, да это же партнерша Толека. Вдруг откуда ни возьмись появляется Юр Пащук, он вклинивается между ними, хватает наглеца за плечи. Но их быстро заслоняют танцующие пары.
— Уйдем отсюда, Агна, — просит Стах.
Он словно прочел ее тревожные мысли.
— Идем. Я покажу тебе свое заветное местечко…
Они проходят мимо Павлинки и Семена, танцующих наконец вместе, — это непроизвольно запечатлевается в сознании Агнешки мимолетной, не совсем понятной радостью. Они с Павлинкой обмениваются теплыми приветливыми взглядами, улыбаясь одними глазами. Может, хотя бы об этих двоих она сумеет рассказать Стаху. Но возле самой двери дорогу им преграждает группа людей, тесно обступивших троих незнакомых мужиков. Вновь прибывшие стоят на крыльце у порога, не решаясь, однако, переступить его.
И в тот же миг, словно из-под земли, перед Агнешкой и Стахом вырастает Балч:
— Вы уходите?
— Не знаю… Здесь так душно… — в замешательстве говорит Агнешка.
Стах, не спускавший глаз с Балча, мгновенно разгадывает его намерение и пытается опередить солтыса. Они кланяются Агнешке одновременно, но смотрят друг на друга, и поэтому поклон получается неловкий и скорее напоминает вызов на дуэль. До столкновения, к счастью, дело не доходит, потому что на крыльце раздаются настойчивые выкрики:
— Солтыс! Балч! Делегация из Хробжиц.
Стах не понимает, почему Агнешка неожиданно изменила решение. Сейчас так удобно выскользнуть, удрать. Но она хватает его за руку и, выразительно жестикулируя, заставляет остановиться в углу возле двери.