— А, чепуха. Это салют.
Это действительно был салют. Агнешка угадала. По-осеннему быстро сгустившиеся сумерки мгновенно окутали темнотой густые заросли вокруг флигеля, и туда потянуло разгоряченных танцами и выпивкой людей; в самых укромных уголках все бурлит и клокочет от горячих — но не известно, ожесточенных или дружеских, — объяснений. Перед крыльцом с пустым стаканчиком в руке неподвижно стоит Балч. Будто поджидает Агнешку со Стахом, подстерегает их.
— Теперь вы мне не откажете, — тихо произносит он, как-то по-особому подчеркивая слово т е п е р ь. — Разрешите пригласить вас на полечку.
Агнешка пытается перехватить взгляд Стаха. У того незаметно дрогнули веки. Позволил. Агнешка поняла. Теперь у него будет немного времени, чтобы подготовиться к побегу. Флокс! Флокс у Зависляков. Ничего не поделаешь. Все равно сегодня, кроме несессера, ничего с собой не взять. Флокса и остальные вещи им придется ей прислать. Либо… Об этом она еще подумает. А пока Агнешка разрешает ввести себя в дом. Балч слегка поддерживает ее под руку, и это хорошо, потому что Агнешка внезапно почувствовала полный упадок сил, еле держится на ногах. У порога она останавливается, оглушенная тяжелой волной шума, дыма и буфетного чада. Спокойно. Я еще покажу тебе, Балч, как городское зелье танцует польку, как танцуют польку в моей далекой Воличке…
— Кто не пьет — танцевать! — кричит Балч.
Тесно сгрудившиеся возле буфета мужики не слышат его. Януарий помогает обслуживать гостей, потому что Пшивлоцкой одной не справиться. Полные и опорожненные бутылки появляются на стойке и исчезают с головокружительной быстротой, и с такой же головокружительной быстротой сыплются заказы выпивох.
Кузнец сердечно обнимает Кондеру, пожалуй даже слишком сердечно, старик буквально сгибается в его объятиях. Рядом Макс похлопывает железной рукой, уговаривая выпить раскашлявшегося до слез тощего мужичка.
— Пей, брат… — Макс ловко подхватывает свой стакан и, поддерживая его кожаным манжетом протеза, подносит ко рту, а другой рукой поит свою жертву.
— Пей, брат… — вторит ему Герард и подливает Кондере.
— Еще по одной! — требует Пащук, изо всех сил топая деревянной ногой.
— Не пей больше, папа, — просит Ромек. Они с Терезкой с трудом протиснулись к хробжичанам, которых им хотелось бы спасти от чрезмерных проявлений гостеприимства.
Неожиданно возле Терезки появляется Мундек Варденга. Его искусно прилизанные волосы растрепались, обнажив потные рыжеватые пролысины, глаза застилает лихорадочная, мутная пелена.
— Это что же, приятель, за диверсия? — набрасывается он на Ромека. — Отцу запрещаешь?
— А ты не вмешивайся, — возмущается Терезка.
— Никак тебе, приятель, по душе пришлись наши сеньориты, а? Со взаимностью, а? — цедит сквозь зубы Варденга, делая вид, что не расслышал Терезкиных слов, и придвигается ближе.
Его заглушает голос кузнеца:
— Януарий! Еще две поллитровки, доннеркурвер!
Почти в ту же минуту Зависляк слышит, как кто-то тихо, повелительно произносит его имя. Он подымает глаза — Семен. Семен взмахом руки запрещает: хватит. И не сводит с Зависляка настойчивого, твердого взгляда.
— Хватит! — говорит Януарий и пытается убрать недопитую бутылку, но кузнец хватает его за руку и сильно, очень сильно сжимает запястье.
— Брось, Януарий, не зли. Пей, Кондера!
— Брат, — стонет Кондера и пьет, но, подавившись, выплевывает все обратно вперемешку со слюной.
— Слушай, Герард, — шепчет Семен прямо в ухо нагнувшемуся к нему кузнецу. — Надо выпроводить всех троих и отпустить.
— Кто велел? — недоверчиво спрашивает кузнец.
— Комендант.
Их взгляды скрещиваются — и Семен вдруг теряется, отводит глаза.
— Предатель! — отталкивает его Герард. И снова поворачивается к Кондере. — Пей!
— Пей! Пейте! — вторят ему Макс и Пащук.
У Агнешки под окном уже ждут готовые рвануть с места мотоциклы. Сделать это оказалось нетрудно, никто даже внимания не обратил. В комнате Иза почти впотьмах, потому что сумерки совсем сгустились, сует в несессер все, что попадается под руку. И с этим все в порядке. За ними никто теперь не следит, потому что все, кто не занят своим делом, столпились в дверях, чтобы поглядеть, как солтыс с новой учительницей танцуют польку. Неистовая полька! Не выдерживая бешеного, головокружительного темпа, пары одна за другой отходят в сторону. И вот посреди опустевшего зала кружатся только Балч с Агнешкой. Он крепко держит ее за талию, она, чуть откинувшись, описывает в воздухе полукруги, стараясь подстроиться к его дикому темпу. Он не чувствует усталости, напротив, он одержим безумной яростью танца, она полна ожесточения. Это уже не танец, это борьба.