Когда здоровались, Агнешка не расслышала ни одной из трех неясно произнесенных фамилий. И тот, знакомый, с дерзким сивым локоном над бровью, который так энергично опекал ее два дня назад, снова представился — то ли по рассеянности, то ли чтобы напомнить о себе, — но, к сожалению, смущение и острая тревога, молоточками бьющая в виски, как бы притупили ее слух. Ну и пускай, ничего это не изменит, все равно через полчаса конец ее карьере. Она чуть не попросила гостей затолкать обратно в машину ее имущество. Но не успела. Потому что пан Икс и Елкин-Палкин (при первых же словах он вставил свою любимую присказку, которую она никак не могла вспомнить) уже потащили ее манатки в дом. И Агнешке пришлось заняться пани Игрек, наиболее важной особой из всей тройки. Багаж сложили в углу класса. Агнешка пригласила гостей к себе, и стоило ей увидеть, что они сидят на кровати и на единственном стуле, как все опять стало привычным и не очень страшным.
— …со мной, елки-палки, постоянно так случается. Травка я, обыкновенная травка, где посеют, там я и взойду. В инспектора тоже сам напросился. И вот я перед вами, уважаемая коллега.
— Я очень рада, в самом деле. Только…
— Вот именно, — вмешивается Икс. — Дороги жуткие, от воды тянет холодом, неприятные места. Неприятные и небезопасные.
— Почему? — зорко поблескивает стеклами пенсне его спутница, сухопарая, костлявая, совершенно бесцветная особа неопределенного возраста; нос у нее находится в беспрерывном движении, словно стремится уловить неподобающие запахи.
— О Хробжичках ходят недобрые слухи Я как-то читал один отчет…
— Не преувеличивайте, дорогой мой, — перебивает его Елкин-Палкин. — Везде люди как люди. — И обращается к Агнешке с серьезным и сосредоточенным, несмотря на улыбку, выражением глаз: — Как вам здесь живется? Не позволите проглотить себя со всеми потрохами?
— Пока как будто все в порядке, — тщательно взвешивая слова, отвечает Агнешка. — Спасибо вам за память и заботу…
— Пустяки. Тут скорее любопытство, чем труд. Ну и… нас немного беспокоило, что́ мы здесь, елки-палки, застанем.
— Вот именно… — рассеянно поддакивает инспектор Икс и потирает пухлые, покрасневшие от холода ладони. Но тревожит его совершенно другое, потому что, вздрогнув от боли, он неожиданно встает, согнувшись в пояснице, подходит к окну и плотно его закрывает. — Ишиас, — оправдывается он со смущенной улыбкой на веселом лице и, растирая ноющий крестец, заключает: — А вот я, признаться, не знаю, выдержал ли бы здесь. Далеко, пусто, холодно…
— Ну что вы говорите, товарищ, — одергивает его пани Игрек. — Деревня — это свежий воздух, ergo[4] здоровье.
Сделав такое заявление, она принимается внимательно рассматривать свисающий с лампы кораблик. Уж слишком эта пани Игрек своим пенсне сверкает, беспокоится в душе Агнешка. Такая все углядит. Вот она перевела взгляд на подстилку Флокса, и ноздри у нее заработали еще интенсивнее.
— …здесь неплохо бы провести комплексные преобразования. — Инспектор согрелся настолько, что оказался способен делать выводы. — Как вы думаете? Может быть, для начала создать отделение милиции?
Агнешка, которая не сводит глаз с пани Игрек, невольно вздрагивает, что не укрывается от внимания инспектрисы.
— Дисциплинарные репрессии, — изрекает та, листая при этом странички обнаруженной на столе тетради, — не заменят воспитательных методов общественного воздействия. Восстановила против себя эту ведьму… — машинально читает она в тетради, и тон ее резко меняется. — Что такое? Я думала, это план занятий.
— Это мои личные заметки, — краснеет Агнешка, слишком поздно заметив крамольную тетрадь в руках инспектрисы. Она и без того сидит как на иголках, тщетно напрягая слух в надежде услышать шум в классе, но за стеной по-прежнему пугающая тишина…
— Простите, — сухо произносит пани Игрек. — Учитель в определенных пределах, конечно, имеет право на личную жизнь. Комнатка хорошая, чистая. О вас здесь позаботились.
— О да! — подтверждает Агнешка и незаметно убирает тетрадь со стола. — Я, однако, должна объяснить…
— В чем дело? — забеспокоившись, вмешивается Елкин-Палкин. — Ну, валяйте смелей! Вы что, меня стесняетесь? Я же здесь неофициально.