Вдруг прямо из-под ног Агнешки выскакивает и плюхается в трясину огромная серая жаба. Агнешка, испуганно вскрикнув, пятится назад и роняет свой багаж. Ей становится стыдно, и она торопливо, злясь на себя, подбирает вещи и вот уже идет ровным, размеренным, спортивным шагом — ветер в у-ушах шумми-и-т, вушахшумм… а в жилах кровь бежит.
В конце концов Агнешка даже запыхтела от усталости. Плотина, широкой дугой обогнув озеро, взбирается теперь на лесистый склон. У вершины горбатого холма лес обрывается, открывая широкие просторы. Вот когда пригодится бинокль. Внизу, за деревьями заболоченной рощи, проглядывают очертания поселка — дома с пристройками, похожие на бараки или усадебные флигели, а за ними — одинаковые, как близнецы, крыши довольно симметрично застроенной улицы. Над озером, на откосе, виднеющемся над верхушками ив, развалины приземистого сооружения странной формы — основой его, кажется, служат остатки военного блиндажа, облепившего стены более старого, похожего на замок здания, увенчанного коричневой щербатой башней. У самого берега замшелый деревянный помост и несколько прогнивших свай обозначают, очевидно, место бывшей пристани для парома. Вокруг поселка — болота. В устье затянутого илом отводного канала ржавеет танк, по самую башню провалившийся в болотистую мертвую воду.
Агнешка направляет бинокль на другой берег. Теперь эти Хробжицы, которые она прозевала в автобусе, неожиданно приблизились и уместились в поле зрения, словно тащились вслед за нею от шоссе. Это потому, что ей пришлось обогнуть озеро, которое только-только здесь сужается в протоку. Деревня большая. Весело, по-молодому сверкает красная черепица. Оштукатуренные стены в лучах бледного солнца отливают перламутром. Аккуратно дренированные луга перемежаются полосами возделанных полей, отвоеванных у болот. Откуда-то с самого горизонта несется, буравя необъятную пустоту октябрьского пейзажа, приглушенный монотонный стук молотилки.
Агнешка шагнула по тропинке вниз — и Хробжицы сразу же спрятались за деревьями, даже урчание машины смолкло, поглощенное сонным оцепенением дня. Кругом ни души. Агнешка протирает глаза — ей кажется, что она находится в нереальном, летаргическом состоянии, из которого никак не может вырваться. Наде передохнуть. Агнешка снимает с плеча свой багаж, кладет его на землю, а сама невольно прислоняется к стволу дерева. Ствол со зловещим скрипом отклоняется, и Агнешка замечает, что это вовсе не дерево, а истлевший от старости межевой столб. К доске на его верхушке прибит вырезанный из жести весьма примитивный человеческий силуэт — такие служат мишенью на военных учениях. Какой-то малоизобретательный остряк мелом изобразил на фигуре женские прелести. Эта странная мишень, испещренная следами бесчисленных выстрелов, еле держится и при малейшем дуновении ветра неприятно дребезжит. Агнешка одним движением срывает ее с гвоздя и с отвращением забрасывает в заросли ежевики. И только тогда ей удается прочесть стершуюся надпись на доске, более свежей и крепкой, чем столб, но поблекшей от непогоды и изрешеченной пулями: «Хробжички».
Флокс тем временем выскочил из своей люльки, с беспокойством принюхался и, встревоженно взвизгнув, в неслыханном возбуждении бросился вниз, к берегу озера. Теперь и Агнешка увидела причину его волнения. Она как попало хватает вещи и, волоча их за собой по изрытому корнями склону, бежит к воде.
Флокс уже обнюхивает утопленника. Худенький, страшно бледный парнишка лет двенадцати в одних трусиках. Низкие прибрежные волны омывают его голову, чуть ли не захлестывая полуоткрытый рот. Агнешка бросается к мальчику, вытаскивает его на берег. Сейчас. Не может быть, что и лекции по санитарии и курсы первой помощи забыты! Голову вниз. Нажать на живот. Искусственное дыхание — ах, как долго это тянется. Кажется, начинает приходить в себя. Флокс, лежать! Сейчас. Несессер, термос, крышка от термоса, бутылочка с мятными каплями, большой глоток — ну, разожми же зубы, покойник, глотай. И оживай! Мальчик открывает глаза.