Но для начала предстояло поужинать с графом, если тому взбрела в голову такая блажь. А после того как фон Геттенберг уберется восвояси, и замок заснет...
Девушка деловито заметалась по комнате. Прежде всего из тайника за камином были извлечены ценности Крайцев, накапливаемые семьей на протяжении веков: золотые с синей эмалью серьги и ожерелье матери Фридриха, унизанная жемчугом диадема бабки, серебряные с золотыми насечками браслеты от прабабки и, конечно же, Библия матери. Никогда ещё руки Агнесс не работали столь быстро, лихорадочно упаковывая ценности в кусок неприметной дерюжки. Ничего... им с Густавом они ещё пригодятся, когда придёт время восстанавливать Крайц. С Божьей помощью, всё ещё можно наладить и исправить!
Вот только ужин... Господи, как же его пережить? Как не уронить себя перед таким страшным человеком?
Все эти хлопоты заняли у Агнесс такое количество времени, что она едва справилась к началу ужина.
Оруженосцы графа внесли в комнату стол, а потом уставили его наполненными снедью блюдами. Девушка тоскливо наблюдала за церемонией. Вот эта жирная курица, скорее всего, любимая тетушкина наседка, на которую было запрещено даже смотреть, чтобы не сглазить, а теперь чужаки свернули бесценной птице голову. Хлеб тоже испечен в их пекарне, потому что только их кухарка секла верх каравая в виде решетки. Зато огромный окорок был явно не из кладовых Крайца, так же как и серебряный кувшин с причудливо изогнутым носиком.
Оруженосцы удалились, когда их господин переступил порог комнаты.
Граф расстался с доспехами, и теперь был одет в зеленое шелковое блио без рукавов с золоченым поясом, из-под которого выглядывала нарядная остерленовая камиза, украшенная гофрированной манишкой и вышивкой в виде золотых веток на вороте, подоле и рукавах. Переливающееся фиолетовыми искрами одеяние было настолько длинным, что его подол опускался почти до огромных носков экстравагантных туфель из мягкой кожи - пигашей. В сочетании с серебристым цветом волос это платье настолько изменило вид фон Геттенберга, что он перестал одним своим видом вызывать дрожь, но от этого не стал менее опасным. Сжавшаяся от страха Агнесс, опустив глаза, наблюдала за мягко ступающими по каменному полу сафьяновыми пигашами. Она ещё никогда не видела столь роскошно разодетых мужчин.
- Фройляйн, прошу вас!
И, как само собой разумеющееся, занял отцовское кресло. Девушка почувствовала себя настолько ограбленной, какой не чувствовала, даже сдав Крайц.
- Садитесь же!
Девушка покорно опустилась на стул матери. Вот только есть ей не хотелось, хотя за последние три дня у неё практически ничего не было во рту. А здесь вкусно благоухало великолепно приготовленное мясо, исходил слезой сыр.
- Это, фройляйн Агнесс, конечно, не пиршество, но утолить голод хватит! - словно они были давным-давно знакомы, заговорил граф. - Надеюсь, вы получите удовольствие!
- Я не голодна!
Делить трапезу с захватчиком ей показалось постыдным.
- Думаете, ваши люди отравили ужин?
Услышав такое дикое предположение Агнесс, наконец-то, пересилила себя и подняла возмущенные глаза на графа.
- Мои люди никогда не совершат подобный грех!
Вблизи лицо фон Геттенберга показалось ей несколько иным: суровые чеканные черты смягчились, неожиданно светлые красивые глаза искрились насмешкой, а узкие почти бесцветные губы слабо улыбались.
- Всякое случается! Будет лучше, если вы на деле докажите, что замковая челядь не замышляет дурного. Отведайте ото всех блюд!
Рано оставшаяся без матери девушка почти всю жизнь провела в окружении мужчин, но мало в них разбиралась. И отец, и братья искренне полагали, что отдав в штопку рубашки и потребовав порядка в доме, уделили ей достаточно внимания. Иногда они беззлобно подшучивали над Агнесс, высмеивая её страхи, но и только!
И вот теперь она мучительно соображала: как правильно вести себя с этим страшным мужчиной? Чего он от неё ждёт?
Вопросы достаточно серьезные. Ведь именно от графа сейчас зависело абсолютно всё: начиная от её собственной жизни и заканчивая существованием всего Крайца.
Ничего путного в голову не приходило, поэтому она рассеянно положила на ломоть хлеба кусок курицы, мысленно попросив прощения у тетушки за такое святотатство.
Паж графа налил ей вина. Агнесс мужественно отпила глоток, а потом удивленно приложилась ещё раз.
- Бургундское, - ответил на невысказанный вопрос фон Геттенберг. - Я люблю всё самое лучшее! И не надеясь найти на месте что-либо по-своему вкусу, всегда вожу запасы еды и питья с собой!
- Это, - задетая его высказыванием заметила девушка, показывая на птицу, - любимая курица моей тетушки. Нигде в округе нет такой огромной наседки, потому что она кормила её из собственных рук.
Граф безразлично пожал плечами и откусил кусочек.
- Жестковата! А кого из своих рук кормили вы? Не хотелось бы ранить ваше сердце ещё каким-нибудь куском жаркого!
У Агнесс не было опыта в куртуазных словесных пикировках, поэтому она сразу перешла к делу:
- Мессир Зигфрид сказал, что я могу попросить за своих родных!
- Можете, - легко согласился собеседник, - но для начала снимите эту черную как мрак вуаль!
- Я в трауре!
- Понимаю... и поверьте, искренне чту ваше горе, но хотя бы на несколько минут! Мне рассказывали, что ваши волосы так искрятся при свете огня, словно по косам танцуют язычки пламени!
Сказать, что Агнесс удивилась - не сказать ничего. После небольшой паузы она в замешательстве стащила с себя вуаль, с трудом отцепив шёлк от шитой бисером повязки.
- Кто... кто вам про это рассказывал?
Граф только улыбнулся, с жадным интересом скользя глазами по её лицу.
- Слухами полнится земля, - пояснил он, откидываясь в кресле с бокалом вина. - Мне рассказывали, что девица фон Крайц очень красива: у неё похожие на морские волны глаза, прекрасное лицо, но холодное и надменное сердце, а губы похожи на лепестки роз, но никогда не улыбаются!
Красноречив - не придерешься, однако ей фон Геттенберг не польстил.
- Если я не хихикаю без причины как блаженная дурочка, - сухо заметила Агнесс, - это не значит, что я никогда не улыбаюсь!
Девушка сердито вернула вуаль на место.
- Но разве любовь когда-нибудь стучалась в ваше сердце?
- Разумеется, мне знакомо это чувство!
- Я могу узнать имя вашего рыцаря?
Девушка дико покосилась на собеседника. Какой ещё рыцарь? Неужели не понятно, кого она имеет в виду?
- Речь идёт о вашем брате Густаве? - моментально догадался граф о причине её замешательства.
Острая игла тошнотворной тревоги вновь кольнула было успокоившееся сердце. Фон Геттенберг был смертельным врагом, а она, словно лишившись разума, так беспечно болтает с ним.
- Я люблю своего брата!- осторожно подтвердила Агнесс.
- Но почему вы не сбежали вместе с ним, а остались в Крайце? На что рассчитывали?
Агнесс опустила голову.
- Кто-то из Крайцев должен был остаться, - тихо прошептала она,- чтобы разделить судьбу подвластных людей!
- И какой от вас прок вассалам? Когда мне сказали, что юная Крайц взяла на себя оборону замка, я не поверил собственным ушам, но потом и сам имел честь в этом убедиться, увидев на крепостной стене черную хрупкую тень. Эта вуаль реяла над вами как стяг, терпящей поражение армии!
Граф чуть помолчал, а потом со странной усмешкой добавил:
- И желание как можно быстрее овладеть этой крепостью заставило меня поторопиться со взятием другой?!
Агнесс, озадаченно нахмурившись, попыталась вникнуть в суть его витиеватой речи.
- Вы осадили ещё один замок? - спросила она со вспыхнувшей надеждой. - Значит, здесь не задержитесь?
- Я ещё не полностью захватил эту цитадель, - насмешливо возразил фон Геттенберг, - но уеду сразу же, как падет её последнее укрепление!