– О Джокунда, сколь оно, наверное, ужасно, это адское пламя!
– Да, – промолвила Джокунда. – Отец Ансельмо говорил, что адский огонь нисколько не похож на тот, который мы знаем на земле, который согревает нас и на котором мы готовим еду. Адский огонь для того и создан, чтобы терзать тело и душу, а не для чего иного. Помню, отец Ансельмо поведал нам одну историю об адском-то пламени. Жила-была одна старуха-герцогиня в великолепном старинном замке, а была она надменная, горделивая, злая, каких поискать. И вот сын ее привел в замок прекрасную молодую невестку, и старая герцогиня преисполнилась к ней ревности и зависти, потому что, видишь ли, никак не хотела уступать ей место хозяйки дома, и старинные фамильные драгоценности, и всякие прекрасные вещи. И вот однажды, когда бедняжка, молодая ее невестка, облачилась в наряд из старинных фамильных кружев, старая ведьма взяла да и подожгла их!
– Какой ужас! – воскликнула Агнесса.
– А когда молодая герцогиня, пронзительно вскричав, заметалась в муках, старая карга подскочила к ней и сорвала жемчужные четки, которые та носила, боясь, как бы огонь их не повредил.
– Матерь Божья! Неужели вправду так все и было?
– Что ж, увидишь, как она поплатилась за свое злодейство. Четки из знаменитых старинных жемчужин принадлежали герцогскому семейству уже сотню лет, но в тот самый миг Господь наложил на них проклятие и наполнил раскаленным добела адским пламенем, так что стоило кому-нибудь взять их в руку, как четки прожигали ее до кости. Старая злодейка притворилась, будто скорбит по покойной невестке и будто с той произошел несчастный случай, а бедный молодой человек сошел с ума от горя, – но от проклятых четок старая ведьма избавиться не могла. Она не в силах была ни отдать их, ни продать: стоило ей сбыть их с рук, как они той же ночью возвращались к ней и ложились ей прямо на грудь, прожигая до самого сердца раскаленным добела адским пламенем. Уж она и монастырю их жертвовала, и купцу продавала, но все тщетно; уж она и в сундуках под десятью запорами их хоронила, и в глубочайших склепах прятала, но как ночь – четки тут как тут, жгут ее и палят, так что под конец она исхудала, как скелет, и умерла без исповеди и причастия, и попала туда, где ей самое место. Однажды утром ее нашли в постели мертвой, а четки исчезли, но когда слуги стали убирать ее тело для погребения, обнаружили у нее на груди отпечаток четок, прожегших тело до кости. Отец Ансельмо рассказывал нам эту историю, дабы объяснить хоть сколько-нибудь, каково адское пламя.
– Ах, прошу тебя, Джокунда, не будем больше об этом, – взмолилась Агнесса.
Старуха Джокунда, с ее сильным характером, черствой натурой и бесцеремонной манерой выражаться, не могла и представить себе, сколь невыносимую боль причиняла эта беседа чувствительному созданию, сидевшему справа от нее, и сколь мучительным трепетом отзывался ее рассказ, который лишь довольно приятно щекотал ее загрубелые нервы, в куда более нежном сердце маленькой Психеи рядом с ней.
Много веков тому назад, под теми же небесами, что столь умиленно улыбались ей сейчас, посреди цветущих лимонов и апельсинов, овеваемый ароматами жасмина и роз, благороднейший из древнеримских философов, предаваясь нежным мечтаниям, задал себе вопрос, что ожидает умерших за роковым порогом, и, восприняв урок безоблачных небес и чудесных берегов, запечатлел свои надежды в изречении: «Aut beatus aut nihil»[14]. Впрочем, как ни странно, религия, принесшая с собой все, что только ни есть на свете доброго и сострадательного: больницы, детские приюты, освобождение рабов, – эта религия принесла с собой также страх перед вечными, непрекращающимися, невыносимыми муками, ожидающими большинство человечества в прошлом и в настоящем. Утонченные натуры, подобные Данте, страдали под бременем этого тайного знания и внушаемого этим знанием необъяснимого ужаса, однако нельзя отрицать, что, несмотря на учение церкви и ее обряды, для большинства людей Евангелие явилось не благой вестью о спасении, а неумолимым и беспощадным приговором к смерти.
Ныне путешествующий по Италии с отвращением видит мрачные, поблекшие фрески, на которых эта злая судьба запечатлена в облике множества самых изощренных, чудовищных пыток; живое итальянское воображение предалось уж совершенно безумным фантазиям, показывая страдания грешников, а любой монах, желавший глубоко тронуть и взволновать свою паству, до некоторой степени ощущал себя Данте. Поэт и художник воплощают лишь высочайшие, наиболее совершенные формы идей, господствующих в их эпоху, и тот, кто не в силах читать Дантов «Ад» без содрогания, вправе задать вопрос: как в свое время воспринимали эти жуткие, зловещие картины преисподней грубые, вульгарные умы?
14
Видимо, приводится искаженная цитата «Aut beatus aut nullus est» («Или блажен, или ничто») из книги древнеримского философа-стоика Луция Аннея Сенеки «Утешение к Полибию» (44 н. э.), где автор размышляет о посмертной судьбе души. Ср.: «Зачем я мучаюсь тоской по тому, кто или блажен, или ничто? Оплакивать блаженного – зависть, оплакивать несуществующего – безумие». Перевод Н. Керасиди.