Она обрадовалась, когда удалось поступить в горничные к богатой вдове Аманде Митчелл, но, прослужив неделю, перестала благодарить судьбу. Девушка была неопытна, порой недостаточно расторопна, а миссис Митчелл оказалась быстрой на расправу, и первые дни службы в доме Аманды прошли в непрерывных слезах. Выручила Терри, научившая Мери многим премудростям своего дела, а иногда открыто встававшая на ее защиту. В последнее время вроде бы все наладилось и вдруг… Мери зарыдала сильнее, проклиная себя и все на свете!
Снизу послышался легкий стук каблуков. Барышня!
Агнесса, встретив затравленный взгляд служанки, не сразу сообразила, в чем дело. Затем увидела разбросанные в беспорядке бумаги, перевернутый железный ящик, нагнулась и стала собирать листки. Мери, всхлипывая, помогала ей.
Здесь были старые письма, какие-то свертки, счета… Внезапно из какого-то конверта выпала бумажка; подняв ее, Агнесса увидела, что это портрет, маленький портрет молодого человека с удивительно открытым взглядом. Что-то неуловимо знакомое было в чертах его лица. Агнесса перевернула портрет — на обратной стороне проступала поблекшая надпись: «Любимой Аманде на вечную, память. Джеральд Митчелл». Пальцы девушки задрожали, и что-то защемило в горле: отец! Так вот каким он был! И она, Агнесса, на него похожа! Он ушел из жизни, унеся с собой вечную молодость; здесь, на портрете, он был старше теперешней Агнессы на каких-нибудь семь лет! Поистине есть что-то мистическое в раннем уходе из этого мира, когда человек еще в расцвете жизненных сил…
Девушка незаметно спрятала портрет на груди, решив не возвращать его Аманде. Она быстро сложила все остальное в шкатулку и попыталась приладить замочек, но ничего не получалось. Мери испуганно следила за ее действиями.
— Ничего, — сказала Агнесса служанке. — Я что-нибудь придумаю.
— Только ради всего святого, мисс, не говорите госпоже Аманде.
— Не бойся, Мери, она ничего не узнает. Я попрошу Терри — она найдет мастера, и он починит замок.
— Но Терри… Вдруг Терри расскажет!
— Нет, что ты! — воскликнула Агнесса и тут же нашлась: — Ничего, скажу, что это сделала я!
И она ободряюще улыбнулась темнокожей девушке, которая по годам приходилась ей ровесницей, но сейчас казалась младшей сестрой.
Агнесса хотела поставить шкатулку на место, но потом передумала. Кто знает, может быть, содержимое железного ящика позволит ей узнать что-нибудь о прошлом семьи? Раньше, в пансионе, она мало задумывалась об этом, но теперь хотела знать о жизни родителей как можно больше.
Она унесла шкатулку к себе в комнату, там раскрыла и принялась перебирать бумаги. Ей попадалось множество конвертов: любовные письма Аманды лежали отдельно, и Агнесса пока не тронула их, а занялась деловыми бумагами. Из одного конверта выскользнули деньги — пачка зеленых ассигнаций; Агнесса никогда прежде не видела денег так близко. Она подержала их в руках, повертела (бумажки были новые и приятно хрустели), потом положила обратно в шкатулку. Через час она разобрала ворох бумаг, разложила письма… Особенно заинтересовали ее послания некоей Лорны Хейман. Она изучила их досконально, хотя письма эти с неразборчивыми перемаранными строчками, вдобавок насыщенные непонятными Агнессе жаргонными словечками, читались с большим трудом. Девушка просмотрела также присланные этой дамой счета, точнее, их копии…
Она сидела молча, и душа ее постепенно наполнялась горечью. В пансионе девочек-воспитанниц оберегали от всего «дурного», что существует в жизни; запрет налагался попутно на многие, казалось бы, безобидные темы, а уж ни о каких домах терпимости не могло быть и речи, но многие соученицы Агнессы уезжали на каникулы домой, вырывались за пределы каменных стен, и оттуда просачивались в замкнутый мир пансиона живые запретные вести. Агнесса слышала что-то о «падших», «продажных» женщинах и так же смутно догадывалась о том, что это такое. Такие же полудогадки посетили ее и теперь. Она инстинктивно чувствовала чужое, непонятное, нечистое… И с этим была связана ее мать! Женщины, зарабатывающие для нее деньги, проделывали нечто, не имеющее ничего общего с чистотой человеческих отношений и чувств, гадкое, отвратительное!
А сама Аманда? Сколько же было у нее любовников! То тут, то там мелькали на конвертах разные имена, какие-то пошлые подробности раскрывались в письмах… Агнесса отшвырнула бумаги и села, опустив голову, сцепив руки надо лбом и тревожно задумавшись. Она начинала понимать, что ничего не знает о жизни, о людях; ей стало страшно: как же жить дальше глупым слепым котенком, как найти тот единственный верный путь, что приведет к свету счастья? Она считала свою мать порядочной женщиной и вот… Агнесса задумалась и о другом: возможно, многие из внушенных ей в пансионе жизненных представлений тоже окажутся ложными! Она размышляла долго, потом взяла в руки отцовский портрет. Вглядываясь в него, она находила в чертах лица Джеральда Митчелла несомненное сходство с собой. Да, те же глаза, линия губ… И ей подумалось вдруг, что, быть может, если б жив был ее отец, не чувствовала бы она себя маленькой, одинокой, запнувшейся на скаку лошадкой, безуспешно ищущей дорогу к своему неведомому пастбищу. Агнесса поцеловала портрет и спрятала за зеркало.
— Я сама все узнаю, — прошептала она. — Я все найду, всему научусь сама.
Первое, что услышала Терри, вернувшись домой, были доносящиеся сверху звуки рояля.
Терри ничего не понимала в музыке, но тем не менее удивилась: столь неожиданной гармоничной мощи была полна исполняемая вещь; женщина никак не могла подумать, что эти сильные, свободные звуки могли возникнуть под пальцами робкой, хрупкой Агнессы. Значит, в ней и впрямь было что-то скрытое, неразличимое с первого взгляда.
А между тем еще в пансионе музыка стала для девушки единственной возможностью хоть как-то выразить себя, дать выход своим чувствам. Когда подруги разъезжались на каникулы и наставницы занимались другими делами, она, удалившись в верхние классные комнаты, с тайным упоением разучивала произведения, вовсе не предназначенные для игры воспитанниц пансиона, а ноты привозили по ее просьбе некоторые из наиболее смелых подруг. Агнесса обладала своей собственной манерой исполнения и была, сама того не подозревая, незаурядной пианисткой.
К обеду девушка спустилась вниз; от Терри не укрылись ее молчаливость и то, что Агнесса почти ничего не ела за столом.
— Что с вами, мисс? — вскользь поинтересовалась служанка, меняя тарелки. — Что-нибудь случилось?
— Нет…— медленно произнесла Агнесса, но после, спохватившись, добавила: — Терри, я нечаянно сломала замок у шкатулки, нужно починить. Поможете?
Терри выпрямилась.
— Шкатулка? — спросила она. — Какая шкатулка?
— Та, в которой миссис Митчелл хранит свои бумаги. Я случайно уронила, и замок сломался.
— Ничего, — успокоила ее Терри, — починим.
Агнесса вскинула голову, и в глазах ее засветилось ранее не проявлявшееся упрямство.
— Только так, чтобы миссис Митчелл ничего не заметила. Когда она возвращается?
— Сказала, завтра вечером.
— А куда она поехала, зачем?
— Не знаю, — женщина, — наверное, по делам. — Но взгляд Агнессы был полон недоверия, и служанка прибавила: — Что вы так смотрите, мисс? Я всего лишь прислуга, и госпожа мне не докладывает, куда и зачем едет! А насчет шкатулки не беспокойтесь — завтра утром пойду искать мастера.
— Где вы думаете его найти?
— В портовых кварталах, там много мастерских.
— Терри, возьмите меня с собой!
Служанка растерянно посмотрела на юную госпожу.
— Вас? — пробормотала она. — Но зачем?
— Я еще не была в той части города.
— И незачем там бывать!