— Что-нибудь не так, Агнес?
— Нет-нет, я слушаю, продолжай, пожалуйста.
Джек продолжил и дальше рассказывал, не прерываясь:
— Ну вот, я себя помню с тех пор, как попал на какую-то свалку… там, на окраине города. — Он покосился на Агнессу: она сидела с тем же выражением лица и внимательно слушала его. — На свалке жило много детей, и больших, и маленьких. Все были грязные, в рванье, а некоторые вообще почти голые. И какое-то время я был среди них, наверное, самым младшим, слабым, потому что меня постоянно кто-нибудь колотил — должно быть, я путался у других под ногами. И еще все время хотелось есть. Знаешь, Агнесса, — натянуто засмеялся, — когда я попал на конный завод и смог есть сколько захочется, мне было как-то даже странно, что я больше не голоден. Не знал, что это такое — не хочется есть, думал, так не бывает! Старшие дети ходили в город попрошайничать, воровать; случалось, работали в порту, но это редко. Кому нужны нищие мальчишки? Я, помню, рылся в мусоре, что-то там себе находил. Потом научился воровать: у своих же крал, когда они засыпали, вытягивал у них из рук добычу. Правда, чаще всего они ее тут же съедали, но иногда мне везло. Однажды меня поймали за таким занятием и избили до полусмерти. Вообще, за это убивали, но я был еще слишком маленький. Ну, уж больше я не смел красть у своих. Когда немного подрос, тоже стал бегать в город с ребятами или один. Милостыню просить я не умел, стащить что-нибудь ни ума, ни смелости не хватало. Но в городе я увидел разных людей; они были одеты иначе и вели себя не так, как мы, мальчишки со свалки. Какие-то ребята погнались за мной, кидались камнями. Потом я убегал в горы, на берег, научился плавать, лазить по тропинкам. Вот где никто не трогал и не мешал! У нас на свалке были свои главари: кто посильнее, тот и правил другими. И дрались, и убивали друг друга, но и помогать умели здорово! Всякое случалось! Потом однажды полиция устроила облаву. Мне удалось удрать, и я в конце концов забрел невесть куда. Осень была, холодно, грязь. Вообще, мы и зимой ходили босиком, и все-таки я чуть не умер от холода. Ну, куда мне было идти?! К людям боялся, они бы прогнали… Дошел до какой-то ограды, залез в пролом, после в сарай забрался, там стояли лошади. Но мне уже было все равно — свалился в сено и заснул. Утром меня растолкали люди, хотели выгнать вон, но один вдруг задержал. Он принес хлеба… Спросил, как меня зовут. Но у меня никогда не было настоящего имени, человеческого имени, и я не знал, что ответить. Он позволил мне остаться. Оказывается, я попал на конный завод, а человек был управляющим, его звали Александр Тернер. Это о нем я тебе говорил. Он сказал, что будет звать меня Джеком, если я не протии. Вскоре я стал ухаживать за животными, научился ездить верхом. Лошади и собаки совсем особые существа, Агнесса! Как-то я спросил у Александра, хорошо ли ломать волю других, будь это даже животное, но он ответил мне, что, когда дикие лошади покоряются человеку, существу более умному, это только на пользу. Вот меня сперва тоже все старались подчинить себе, могли ударить, накричать. Но прошло время — я научился защищаться. Потом мне захотелось выучиться объезжать лошадей. Однажды хватило ума забраться на крышу навеса, перед которым находился загон для диких жеребцов, и прыгнуть на спину одному из них. Он меня, конечно же, сбросил и чуть не растоптал копытами — живого места не осталось. Александр Тернер меня еле выходил. Вообще, я ему многим обязан. Он научил меня объезжать лошадей… И знаешь, Агнесса, я ведь не имел понятия о самых простых вещах. Вот, например, до сих пор не знаю, сколько мне лет… На загонах прибиты таблички, где написано все о лошади: кличка, возраст, порода… ты, наверное, видела? Я узнал об этом от Александра и попросил его научить меня разбирать буквы. Он, может, и сомневался, что я пойму эти штуки, но поучить согласился, хотя все говорил: «Каждому свое в этой жизни, парень, тебе это ни к чему!» Возможно, ни к чему, но я все-таки умею читать и даже писать немного, если тебя это интересует. Жаль, Александру некогда было заниматься со мной подолгу, хорошо еще, что я быстро все запомнил. У меня есть сосед по комнате, вот у кого много книг! Правда, мы мало видимся, он не из наших, чужой какой-то, хотя неплохой, вообще-то, парень. Ты, Агнесса, тоже не такая, как те, что вокруг меня, но ты не чужая, нет!
Он замолчал, подняв на Агнессу неожиданно потемневший взгляд, и она тоже молчала. На мгновение словно мелькнуло что-то разделившее их, но потом исчезло: разрез затянулся почти без шва.
— Скажи что-нибудь, — попросил он, отыскав в складках платья ее руку. — Не молчи.
— Я отдаю должное твоей откровенности, Джек. — Голос ее слегка дрожал.
— Это конец? — спросил он, наклоняясь к ней. Агнесса покачала головой.
— Нет!
— Я не хотел тебе рассказывать, но потом подумал: все равно когда-то узнаешь, а если решишь не встречаться со мной сейчас, то так будет лучше. Я даже не бедняк, я мальчишка со свалки! — При этих словах он улыбнулся своей замечательной, пленившей Агнессу улыбкой, — Я ниже всех и хуже всех, и ничего-ничего не стою!
Агнесса не могла понять, то ли он высказывает свое мнение, то ли повторяет чужие слова, то ли стремится предварить ее реакцию… Но, похоже, это было еще что-то…
— Но ведь ты теперь совсем не тот, что раньше, — сказала она. — Разве человек виновен в том, где и как он появился на свет? Главное, что из него получилось потом…
— Конечно, не тот, — охотно подтвердил Джек и вновь выжидающе уставился на нее.
— Ты меня… любишь? — прошептала Агнесса, чувствуя настороженность, в этот миг пронизывающую все его существо.
— Люблю ли я тебя?! Девочка…— он обнял ее, она не отстранилась, и их руки сплелись. — Да разве могу я тебя не любить! Это ты должна ответить мне, любишь ли и будем ли мы встречаться дальше.
Она кивнула.
— Да?
— Да, Джекки.
Джек поцеловал Агнессу с нежностью; нежности в его поцелуях всегда было много больше, чем страсти, которую он до времени таил в себе. Что-то подсказывало ему поступать так, и наивная неопытная девочка даже не подозревала, какое всепожирающее пламя могла она зажечь в этом заворожившем ее человеке, пламя страсти в соединении с любовью — прекрасный и дикий союз, способный как спасти, так и погубить… Она мечтала лишь о родстве душ, и, как ни поразил ее сегодняшний откровенный рассказ, на многое надеялась и вовсе не собиралась сходить с однажды выбранного пути. Если даже Джек чего-то не знает, она поможет ему, не страшно! Зато он любит ее и будет любить как никто другой!
Он держал ее в объятиях, от сердца к сердцу шли невидимые токи, и так, как Джеку, она не доверяла тогда никому.
— Пожалуйста, Джекки, не говори больше, что не стоишь ничего, что ты никто и ничто, — тихо попросила она. — Позволь мне судить об этом по-своему.
— Это была шутка, — с улыбкой ответил он, — я и сам так не думаю. К тому же у меня есть кое-какие доказательства того, что это не так, верно?
Она молча склонила голову ему на плечо,
— Ты совсем особенная, — Глаза Агнессы сверкнули. — Хочется любить тебя, заботиться, защищать.
Ему поправилось мнение Агнессы, тем более что оно совпадало с его собственным; другие люди чаще внушали ему, что человек становится тем, кем становится, именно в зависимости от своего происхождения.
— Защищать меня? — улыбнулась Агнесса. — Конечно, ведь ты такой сильный!
— Вовсе нет, — возразил он, — особо сильным я себя никогда не считал. Хотя с тобой… Да, с тобой, Агнесса, я, пожалуй, чувствую себя сильным, хотя и знаю, что ты во многом сильнее меня.
— В чем? — удивилась девушка.
— Я вряд ли смогу объяснить. Скажу только, что твоя сила, пожалуй, не в теле.
— В душе?
— Может быть. Расскажи о себе, Агнес. Где ты родилась? Здесь?
— Нет. Моя мать купила особняк несколько лет назад, но я впервые в Калифорнии.
— А раньше где жила?
— Меня отдали маленькой в пансион, там я и воспитывалась. Еще месяц назад я носила одежду пансионерки.