— Он, наверное, был красивый?
— Да… или мне так казалось. Много ли нужно девушке в семнадцать лет? Я была наивна, Филлис… Не обвенчалась, а теперь страдать вместе со мной должна Джессика…
— Джек не знал, что она должна появиться?
— Нет. Не успел узнать, — вздохнула Агнесса и добавила: — Жаль…
Она подумала о своем отношении к Джеку теперь, по прошествии времени. Да, конечно, она любила его той бессмертной, возвышавшейся над предрассудками любовью, что, скорее всего, и впрямь дается человеку только раз в жизни.
В этом чувстве соединились страсть и влечение души, необъяснимое магическое влечение, непонятное, неодолимое. Оно стало темным и горьким после того, что она узнала, и все же Агнесса предпочитала не судить Джека за его поступки: он и так заплатил сполна своими непрожитыми годами. Сколько было бы ему сейчас? Лет двадцать шесть… Если бы ничего не случилось, он не встал бы на этот путь. И тогда с нею был бы тот, прежний Джек… Да, они не разбогатели бы, но и не прозябали бы в такой бедности, они бы поддерживали друг друга, любили, у них была бы настоящая семья, и… никакой Хотсон никогда бы не осмелился и пальцем дотронуться до нее, ни у какой Сюзанны не нашлось бы повода назвать Джессику безродной! Но сейчас образ Джека поблек, как поблекли, обесцветились и боль ее, и любовь; Агнессе казалось, что прежняя романтика чувств никогда более не всколыхнет ее душу, жизнь не заиграет прежними яркими красками. Все ушло, переболело, и, похоже, — навсегда.
А Филлис между тем пришла в голову мысль, и прежде неоднократно ее посещавшая, которую девушка, однако, никак не решалась высказать вслух. Она долго тянула, а затем, все еще сомневаясь, будет ли это уместно, произнесла:
— Послушай, Агнесса, но ведь прошло много времени, почему же ты ни на кого не смотришь? Ты ведь такая славная! Многие мужчины, я думаю, с радостью женились бы на тебе! Разве не тяжело одной?
Агнесса сначала слушала с печальной улыбкой, потом нахмурилась.
— Не надо, Филлис, — сказала она. — Конечно, тяжело.
— Почему же тогда ты не хочешь ни с кем познакомиться? Ты молода, Агнесса. Ты наверняка найдешь новое счастье!
— Не знаю… Вряд ли. Я не одна, у меня же Джессика.
Но Филлис, воодушевленная тем, что Агнесса не возражает категорически, продолжала настойчиво:
— Ну и что? Тот, кто полюбит тебя, полюбит и твоего ребенка. Тем более что это девочка. А Джессика пока маленькая, она привыкнет.
— Филлис, не нужно, пожалуйста, оставь это! Скажи лучше: собаку возьмешь? Джессика не пойдет без Керби.
— Возьму и собаку.
— Спасибо тебе!
— Ну что ты! Скажи, Агнесса, — Филлис решила не отступать, — ответь мне, пожалуйста: если бы встретился очень хороший человек, ты бы вышла за него?
— Не знаю… Не могу так сразу ответить. Довольно, Фил! Не хочу я никакого человека и никакого замужества не хочу. Я уже привыкла одна… Для меня главное воспитать Джессику. Знаешь, Филлис, мне так хочется, чтобы она выросла хорошей, доброй, имела тонкую душу, любила и понимала все красивое, настоящее, но вот иногда мне кажется: пусть лучше научится защищаться, увидит мир таким, какой он есть на самом деле, и не ждет от него чудес! Что может быть несчастнее очарованной души? Ведь рано или поздно человек прозревает! Человек, который живет без несчастий и проблем, становится слабым, и благо, если есть кому его защитить!
— Ты жалеешь о том, что случилось с тобой? — тихо произнесла Филлис. — Не надо разочаровываться, Агнесса, все еще будет хорошо!
Она говорила так убежденно, что, когда Агнесса подняла глаза, в них вспыхнула искра надежды.
— Ты так думаешь, Фил?
— Конечно! Я верю в тебя, Агнесса, верю! Ты будешь, обязательно будешь счастлива!
Человеку трудно без веры в него других людей, его согревают и обнадеживают искренность и сочувствие. Агнесса ощутила, как нечто, давно, казалось, затвердевшее внутри, начинает уменьшаться, уходить: ей стало намного легче от простых, бесхитростных слов подруги.
— Спасибо тебе. Спасибо, Филлис!
Керби убежал по своим делам, а Джессика принялась играть сама с собой, изображая то один, то другой персонаж придуманной ею сказки.
Она недолго пребывала в своем волшебном мире — во дворе появились ее давние обидчики, два мальчика из соседнего дома, и сказка мгновенно растаяла, исчезла.
На сей раз Джессика первой заметила их. Сегодня они не собирались прогонять ее, и старший мальчик ограничился тем, что, проходя мимо, сказал:
— Чего уставилась, малявка?
Джессика ничего не ответила, только по-прежнему не сводила с них взгляда.
— Надо же, настырная какая! — удивился мальчик и поинтересовался: — Давно не получала?
— Давай отлупим ее! — предложил младший, выглядывая из-за спины брата. Глазки его засветились в предвкушении удовольствия.
— Попробуйте только! — звонко воскликнула девочка. — Я позову маму, и она надерет вам уши!
Старший мальчик, подражая взрослым, презрительно сплюнул.
— Подумаешь, мамочку позовет! И мы свою можем позвать, так она твою быстро выставит отсюда!
— А я приведу Керби! Керби — большая собака, и вы сразу разбежитесь, вот! — Она торжествующе рассмеялась. В ее представлении сильнее Керби не было никого.
Мальчики на мгновение замолчали, потом старший нашелся:
— Ну, и что, подумаешь, собака! — сказал он. — Я своего отца позову, так он твою собаку камнями прогонит или выстрелит из ружья и убьет!
Джессика прикусила губку и молчала; в ее больших глазах копились слезы. Потом она, неожиданно нагнувшись, подняла ком земли, швырнула в мальчишек и пустилась наутек.
Земля угодила младшему в лицо, и он громко заревел, а старший помчался за беглянкой.
Джессика подбежала к своему дому, забарабанила кулачками в дверь, в следующий миг проскользнула в щель, и мальчик вынужден был повернуть назад.
— Откуда ты так бежишь? — спросила Агнесса, впуская ее.
— За мной гнались мальчишки! — отвечала запыхавшаяся Джессика.
— Опять?
— Да! А я одному прямо в глаз землей попала!
— Зачем же ты так? Ты девочка и не должна драться.
— Они сказали, что убьют Керби. — Губы ее задрожали. — Что их отец придет и убьет.
Джессика села на кровать и расплакалась; вытирая слезы, она с обидой выкрикнула:
— Я им покажу! Пусть только попробуют тронуть Керби!
— Что ты, родная, не надо плакать. Не слушай ты этих мальчишек, они все выдумывают.
— Да-а! — не веря, протянула девочка. — А ружье?..
— Нет у них никакого ружья.
— У них есть отец, а у отца ружье. А у нас отца нет, и ружья нет! Вот если бы у нас был отец, то он пошел бы и их всех перестрелял!
Агнесса так и ахнула, кровь бросилась ей в лицо; пронзенная невыносимым воспоминанием, она воскликнула:
— Не смей так говорить, слышишь, Джесс! Если ты считаешь, что можно так поступать, — ты плохая девочка!
— Я хорошая девочка! — Джессика. — Это мальчишки плохие!
— И ты такая, раз хочешь делать так же, как они! Нельзя быть злой!
— Я добрая! Мама, не ругай меня! — Девочка снова залилась слезами.
— Ну хорошо, хорошо, — сказала Агнесса, обнимая ее. — Не плачь и запомни: мы никого не собираемся обижать, у нас никогда не будет ружья, и стрелять мы не станем.
— Да, — согласилась Джессика. А после, помолчав, спросила: — Кто это?
— Где?
— А вот! — Девочка показала на портрет Джеральда Митчелла, который Агнесса всегда держала на видном месте.
— Твой дедушка.
— Дедушка?! Нет! Дедушки старенькие бывают! — Джессика даже засмеялась, до того нелепым показался ей ответ.
— Все дедушки когда-то были молодыми, а еще раньше детьми, вот такими, как ты.
— А где он сейчас, мой дедушка?
— Он умер, Джесс, — отвечала Агнесса. — Очень давно, когда я была еще даже младше тебя. Твой дедушка, а мой отец. Его звали Джеральд Митчелл.
Джессика смотрела на мать ясными зеленовато-голубыми глазами.
— Мама, а у меня отец был?
Агнесса вздрогнула, как от внезапной боли: ей предстояло преодолеть еще и этот порог.
— Был, моя хорошая.