— Миссис Лемб?
Агнесса кивнула, облизнув пересохшие губы. Седая дама вернула ей бумаги и спросила напрямик о том, что,по-видимому, интересовало их с самого начала:
— Ваш супруг находится здесь, с вами?
— Вы извините, мэм, — засуетился мужчина, бросив на спутницу быстрый укоризненный взгляд, — мы видели мужчину (он не сказал «господина») и несколько встревожились… В наши, знаете, времена… Эмми, — он опять оглянулся, — то есть миссис Питкерн хотела, чтобы полиция выяснила все, но я решил, что мы можем сами поговорить с вами. Мы ваши соседи, — запоздало представился он. — Это моя супруга и племянница.
— Моего мужа нет здесь, — со спокойной обреченностью заявила Агнесса, думая о том, как вовремя и, наоборот, не вовремя пришли эти люди. — Человек, которого не видели… служит у меня. Есть еще женщина, служанка, она приходит днем. Думаю, нет нужды обращаться в полицию, — устало добавила она, — бумаги в порядке и… это ведь мой дом!
— Да, конечно-конечно, — поспешно проговорил мужчина, отвечая на содержащийся в последних словах слабый вызов, — вы в своем праве. Извините, что побеспокоили. Всего хорошего!
Дама, стоявшая за его спиной, сухо кивнула. По-видимому, догадки ее подтвердились полностью. Агнесса видела, как младшая боязливо оглянулась: взгляд ее, хранивший то же выражение скрытого любопытства, с опаской пробежал по окнам.
Агнесса закрыла дверь. Прежде чем подняться в спальню, где остался Джек, задержалась на минуту возле зеркала. На нее смотрело в спешке небрежно причесанное существо в пеньюаре с неплотно запахнутыми полами, сочетающее в лице своем выражение, полной растерянности с выражением полного понимания происходящего. Агнесса знала, почему это так: даже если человек все понимает, он далеко не всегда может ответить на вопрос, что ему делать дальше.
Она вернулась туда, где оставила Джека. Он уже оделся и имел весьма решительный вид. Агнесса огляделась кругом: она понимала теперь, что и особняк потеряла тоже, больше ей не придется здесь жить. Во всяком случае, с Джеком. Жить с ним — значит во всех отношениях жить вне закона.
— Что им нужно, Агнес?
— Это соседи, — отвечала она, присаживаясь на край кровати. — Дом очень долго пустовал, и теперь их заинтересовало, кто в нем вдруг поселился. Я сказала, что это мой дом, и даже показала бумаги. Надеюсь, они больше не придут.
— Ты хочешь остаться здесь? — спросил Джек. Агнесса ничего не ответила, но по глазам ее можно было догадаться: о том, чего хочет, она предпочтет не говорить.
Джек вдруг приподнял ее рывком, поставив на ноги, и заговорил срывающимся голосом, но в то же время с такой отчаянной решимостью, какой она могла бы позавидовать, если б ее собственная вчерашняя решимость не была бы еще сильней.
— Моя девочка, нам нужно уехать отсюда, из этого дома, из этого города, даже, пожалуй, из этой страны! Уехать, бежать! Вот видишь, — он негромко и невесело рассмеялся, — я опять зову тебя бежать со мною! Только теперь уже не смогу сказать, что у тебя будет все, я ничего не могу предложить, кроме себя и своей любви, ничего! Кто я такой, ты прекрасно знаешь, и я знаю, что ты можешь ответить, но я скажу тебе другое: нас всегда что-то разделяло, с самого начала, но это не помешало нам любить друг друга. И если раньше ты могла совершить ошибку потому, что была очень молода, не знала ни жизни, ни людей, ни любви, то теперь… Значит, это все-таки не ошибка и не обман: мы действительно предназначены друг другу! Клянусь, я сделаю все, что ты скажешь, лишь бы остаться с тобой! Уедем туда, где мы сможем быть счастливы, да… Бог мой, с тобой я буду счастлив где угодно!
Она молчала; он провел по ее волосам рукой, и Агнессу вдруг с новой силой охватила боль и тоска по утраченным временам.
— Я никогда не смогу принадлежать тебе всецело, как прежде, Джекки, — сказала Агнесса, — и если ты действительно любишь меня так сильно, ты должен это понимать.
Она не ответила или пока не ответила отказом, и Джеку этого было достаточно.
— Да, я знаю. Тебе нужно съездить за Джессикой и… другого ребенка ты тоже, конечно, можешь взять с собой..
Агнесса покачала головой.
— Нет, я плохая мать своим детям. Я никогда не смогу объяснить им того, что случилось, и никто мне их не отдаст!
— Но Джессика — наша с тобой дочь.
— Она уже много понимает и в немалой степени принадлежит не другим, а самой себе. Я не знаю, как объяснить тебе…— Агнесса умолкла, не в силах больше говорить спокойно.
Несколько минут Джек стоял молча, глубоко задумавшись, потом произнес:
— Я тебя понимаю.
Агнесса много раз слышала эту фразу от другого человека, совсем другого, но, как ни странно, эти слова прозвучали сейчас точно так же. Она прислонилась к плечу стоящего рядом.
— Ты женщина, — снова заговорил Джек, — и тебе, конечно, трудно так сразу привыкнуть. Но Джессика никогда тебя не разлюбит, я уверен, и плохой матерью не будет считать. А потом, может быть, с твоей помощью так же полюбит меня… Агнес! — Он обнял ее. — Если я в чем-то виноват перед тобою…
— Нет! — перебила она. — В своей жизни я совершала только такие поступки, в которых некого винить, кроме себя, самой!
Джек очень надеялся, что в ближайшие дни, которые они проведут уже по-настоящему вместе, ему удастся склонить Агнессу к нужному решению. Он говорил себе, что подождет, если потребуется, день-два, неделю, даже месяц — неважно; он чувствовал себя так, словно долго боролся и победил, непостижимым чудом вырвал свое, кровное, в обход всех законов принадлежавшее только ему, отобрал у судьбы, у людей, у жизни. Орвил оказался прав: о нем Джек почти не вспоминал, он мало думал и о детях Агнессы, даже о Джессике; все это вдруг разом отдалилось, близко было только одно — безраздельное счастье от сознания того, что Агнесса вернулась. На редкость эгоистичное счастье: попав из мрака в свет, человек закрывает глаза, ослепленный сиянием солнца, часто кажущимся куда более сильным, чем на самом деле.
Однако его связанные со счастливым уединением планы были досадным образом нарушены уже на следующее утро: проснувшись раньше Агнессы и глядя в окно, Джек увидел идущую к крыльцу женщину лет сорока пяти, судя по всему, приехавшую издалека.
Агнесса плохо спала ночью, часто вздрагивала и просыпалась в испуге; по-видимому, ей снились плохие сны, и Джеку жаль было будить ее сейчас. Он смотрел на нее, свернувшуюся калачиком под покрывалом, такую хрупкую, как казалось, и беззащитную. Джек улыбнулся: она не отослала его вчера вечером назад в гостиную, не осыпала обвинениями и упреками… Она сказала, что любит его, и доказала это! Ему доставляло тайное наслаждение сознавать, что, просыпаясь ночью от кошмаров, она успокаивается только потому, что он рядом, затихает в его объятиях. Неповторимая, страстная, прекрасная… Его Агнесса!
Он тихонько дотронулся до ее плеча со словами:
— Агнес, проснись, там приехала какая-то женщина…
Агнесса встрепенулась, мгновенно пробудившись, и протянула руку за платьем.
— Женщина? Ты знаешь ее? Видел когда-нибудь?
— Нет, Агнес.
— Молодая?
— Я бы не сказал. Спустись, сама посмотришь.
Агнесса быстро оделась, соображая, кто бы это мог быть. Еще с лестницы она заметила приезжую: та стояла с небольшим чемоданом в руках неподалеку от входной двери. На вид ей было больше сорока; черты ее простого лица показались Агнессе очень знакомыми.
— Терри? — нерешительно произнесла она, приближаясь. — Вы?!
Женщина поставила, нет, пожалуй, наполовину уронила чемоданчик.
— Барышня! Агнесса! — прозвучало непривычное и в то же время родное, не слышанное столько лет.
И если Агнесса не знала, как держать себя в первые минуты встречи с Амандой, то ее служанку сразу заключила в объятия.
— Да откуда вы?..
— Погодите, расскажу, мисс… то есть, ведь уже миссис!.. Господи! Совсем запуталась! — со слезами радости на глазах говорила женщина.