Одна из специфических черт детской поэзии — простота формы. Но простота, не имеющая ничего общего с примитивом, с бедностью. Писательница приводит курьезное заявление некоего старичка: «Скучно быть пенсионером, думаю, не заняться ли писанием стишков для детишек, дело это не сложное».
Не странно ли однако: простое дело — писать «стишки для детишек», а по-настоящему интересных детских поэтов, не только из числа пишущих на русском языке, а и во всем мире, можно перечислить по пальцам?! «Простота детского стиха,— утверждает Барто, — это ясность мысли, точность слова, присущие народной поэзии: загадкам, поговоркам, пословицам, звонким детским считалкам, песенкам».
Долгий опыт убедил писательницу, что в строй детского стиха могут входит «все слагаемые стиха современного»: аллитерация и ассонансы, разнообразные ритмы, свободное чередование размеров и т. п., конечно, если поэт «сумеет сохранить при этом и внутреннюю дисциплину детского стиха, его музыкальность, простоту звучания каждой строки».
В главе «У кого я училась писать стихи» Барто рассказывает о том, какое влияние оказали на нее в юности «ритмическая смелость, удивительные рифмы» Маяковского, его приверженность большим гражданским темам, его влюбленность в детей («Вот это аудитория! Для них надо писать!»). «Принципам Маяковского я старалась (пусть ученически) следовать в своей работе, — говорит Барто. — Мне было важно утвердить для себя право на большую тему, на разнообразие жанров (в том числе и на сатиру для детей)». К. Чуковский обратил внимание молодой Агнии Барто на роль лиричности в детских стихах. Его дружеская критика оттачивала слух начинающего поэта к излюбленной Барто «вольной» ассонансовой рифме, побуждала избавляться от рифм, хотя и каламбурных, глубоких, своеобразных, однако же неуклюжих и неблагозвучных, по словам Чуковского, «чудовищных». Но, пожалуй, самое главное, что Корней Иванович заразил Барто «своей любовью к устному народному творчеству», горячо поддержал ее первые опыты в сатирическом жанре.
Сложными, но глубоко плодотворными оказались взаимоотношения Агнии Барто в начале ее творческого пути с Маршаком. «Чему я училась у него? — пишет Агния Львовна.— Завершенности мысли, цельности каждого, даже небольшого стихотворения, тщательному отбору слов, а главное — высокому, взыскательному взгляду на поэзию».
Добрым словом вспоминает Барто и других своих литературных учителей, среди которых видное место занимают сверстники писательницы М. Светлов и Л. Кассиль. С годами у Агнии Львовны выработалась потребность каждое новое стихотворение, прежде чем оно будет отдано в печать, по многу раз читать собратьям по перу, друзьям, знакомым. Этот своеобразный ОТК помогает довести произведение до высшей качественной кондиции. «Не каждый умеет или хочет высказать свое мнение и оценку,— говорит автор «Записок»,— но дошло ли стихотворение, можно уловить и без слов, даже по тому, как дышит человек в телефонной трубке. Читая другому, я сама яснее вижу пробелы стихотворения».
Говоря о своей учебе у поэтов старшего поколения, Барто тщательно отграничивает понятие творческой учебы от бездумного подражания. Вероятно, элементы последнего имели место в самом начале ее творческого пути. Но подлинная учеба — это и спор с учителем, преодоление консервативных элементов традиции, движение вперед, выявление собственного лица. Когда Барто стала творчески утверждать в детском стихе традиции школы Маяковского, некоторым критикам такая форма показалась излишне усложненной. «Это о детях, но не для детей»,— говорили они. «Но я верила в наших детей, в их живой ум, в то, что маленький читатель поймет большую мысль»,— говорит Барто в своих «Записках». Жизнь, как мы знаем, подтвердила ее правоту.
Отстояла Агния Львовна свою точку зрения и в споре с Чуковским, не признававшим в детском стихе «вольной» ассонансной рифмовки. Собственный способ рифмовки с преобладанием окончаний типа: «на пол — лапу» — Барто обосновывает следующими соображениями: 1) «...Взрослый человек, слушая стихи, мысленно видит, как написано слово, для него оно не только слышно, но и зримо, а маленькие читать не умеют, для них не обязательна только рифма «для глаза». 2) «...«вольная рифма» никак не может быть произвольной; отклонение от точной рифмы должно возмещаться полнотой звучания рифмующихся строк». 3) Звуковая рифмовка привлекательна особенно тем, «что она дает простор для новых смелых сочетаний. Как заманчиво открывать их!» 4) Такая рифмовка близка народной поэтике. Русские «поговорки, песенки, пословицы наряду с точными рифмами богаты и ассонансами».