Вывод по форме дидактический. Но оттого, что исходит он от героя стихотворения, мальчишки, он отнюдь не воспринимается как поучение. Просто юный герой делится опытом с юным читателем. Тем более, что обобщению подлежит материал жизни, предварительно уже ставший поэзией:
«Чудо» поэзии возникает здесь, между прочим, и в результате игры слов. Троекратное повторение дает ощущение не словарной бедности, а богатства, поскольку в каждом отдельном случае слово «пример» употребляется в новом значении: то как корень вводного, то в значении «образец», то в значении «задачка».
Лукавой улыбкой пронизано стихотворение «Когда лопату отберут». Лирический герой стихотворения как раз из тех отпетых, кого никогда не хвалили, зато без конца шпыняли. И вот результат: «Ну что поделать, я привык! Упреки даже кстати, раз я лентяй и баловник, валяюсь на кровати».
Писательница великолепно чувствует ребенка, понимает его психологию. Кому-то из воспитателей такого понимания не хватило, и случился один из нередких, увы, педагогических парадоксов: для смышленого и энергичного мальчишки его исключительное положение «не гордости, не отрады», а «горя... отряда» стало основой... самоутверждения. Теперь ему самому важно поддержать реноме человека, который скоро доведет «всех вожатых... до могилы». С горькой бравадой герой говорит о себе: «Я — лодырь! Я для нас балласт».
Это смешно. Но заметьте: в смешной, по-детски неуклюжей формуле — «для нас балласт» — отразился и важный психологический момент. Герой и в своем положении козла отпущения продолжает ощущать себя членом именно этого ребячьего коллектива, того отряда, где он «балласт» и «горе».
Ребенку как воздух необходимо самоутверждение, потому что каждый человек по природе (биологической и социальной) — существо общественное, коллективное, и самоутверждение для него есть не что иное, как единственный способ осознания самого себя в качестве члена коллектива, общественного существа. Вот почему, не находя иной раз возможности самоутверждения в одном коллективе, дети и особенно подростки ищут иную компанию, где они, наконец, могли бы проявить себя. И не всегда, мы знаем, они находят в этом случае социально здоровую среду и общественно приемлемые формы самопроявления.
В стихотворении, о котором идет речь, имеется толковый вожатый, который понимает душевное состояние героя, понимает, что словами о пренебрежении честью отряда, повторяемыми «сорок раз на дню», воспитатели лишь подыгрывают мальчишке, помогают его самоутверждению как человека, пусть и в отрицательном смысле, но все-таки исключительного, с которым ни коллектив, ни воспитатели не в силах справиться. Вожатый поступает весьма просто. Когда дети идут на очередную работу и всем им раздают лопаты, наш герой лопаты не получает. Тем самым он лишается способности самоутверждаться... как отпетый лодырь. Ведь для того, чтобы «работать вполсилы», надо все-таки работать. Или хотя бы делать вид, что работаешь. «Я баловался в поле, когда горох пололи»,— хвастливо сообщает герой. Но горох пололи руками. А как, скажите, доказывать свою отменную леность, если у всех лопаты, а ты лишен орудия труда?
Вот откуда отчаянный вопль героя, который «закричал что было сил:— И мне нужна лопата!»— «Ты что, чудак, заголосил?!— смеются все ребята».
Герой и раньше был смешон. Но смех сверстников не был для него обидным. Он сам его вызывал, сам хотел этого смеха, поскольку этот смех выделял его из общего ряда. Его фигура была окружена ореолом, как, скажем, фигура придворного шута или клоуна на цирковом манеже. И вот теперь ореол померк, маска слетела, герой утратил былую, хотя и отрицательную, значительность и перестал быть интересен. Ребятам уже не до него. «И все бегут куда-то, у каждого — лопата, и носится с лопатой Алешка конопатый».