Лев Шестов пишет: «Можно утверждать, что если бы Паскаль не оказался лицом к лицу с бездной, он так и остался бы Паскалем Писем к провинциалу».Но дело в том, что Паскаль оказался лицом к лицу с бездной уже тогда, когда писал Письма к провинциалу,или, лучше сказать, Письма к провинциалувышли из недр той же самой бездны, что и Мысли.Погружаясь в глубины морали, Паскаль пришел к религии; докапываясь до самых корней римского католицизма и янсенизма, он пришел к христианству. И все потому только, что христианство лежит в основе католицизма, а религия – в основе морали.
Паскаль, человек противоречий и агонии, чувствовал, что иезуитство с его доктриной пассивного послушания и нерассуждающей веры уничтожает борьбу, агонию, а с нею – и самое жизнь христианства. И несмотря на это, именно он, Паскаль, в минуту агонического отчаяния сказал: cela vous abétira,«вы поглупеете». Да, христианин может s'abétir,он способен на самоубийство разума; однако abétirдругого, убить разум в другом человеке, – на это христианин не способен. Но как раз этим-то и занимаются иезуиты. Только пытаясь одурачить других, они одурачили самих себя. Обращаясь со всеми словно с малыми детьми, они сами, и притом самым прискорбным образом, впали в детство. И сегодня вы едва ли найдете кого-нибудь глупее иезуита, по крайней мере, иезуита испанского. Все их коварство ~ не более, чем легенда. Их может обвести вокруг пальца кто угодно, и они готовы поверить самой грубой лжи. Для них настоящая, живая, совершающаяся на наших глазах история – это своего рода магический театр. Чему только они не верят! Даже Лео Таксиль [122]их обманул. И христианство в них не агонизирует, то есть не борется, не живет, а уже умерло и похоронено. Культ Святого Сердца Господня, hierocardiocracia, – это воистину надгробный памятник христианской религии.
«Об этом вы меня не спрашивайте, я человек неученый; у Святой Матери Церкви есть ученые доктора, они знают ответ». Примерно так отвечает на вопросы самый популярный в Испании катехизис, катехизис отца Астете, иезуита. А ученые доктора, поскольку они не преподают истинных знаний непросвещенному верующему, который должен верить, не рассуждая об этом, в конце концов и сами уже ничего в них не смыслят и становятся такими же невеждами, как и он.
Ален в своих Propos sur le christianisme [123](XIIV, Паскаль)пишет: «Паскаль постоянно был в оппозиции, и его позиция была принципиальной; он был ортодоксальный еретик». Ортодоксальный еретик! Каково! Ведь даже если бы «ортодоксальный гетеродокс» не было мертвым противоречием, в котором противоположные термины взаимно уничтожаются, иная – heteros– доктрина может оказаться верной – ortos, – ибо иное иного это уже нечто положительное; еретик и есть истинный ортодокс. Ведь еретик (haereticus)это тот, кто сам выбирает себе доктрину, кто свободно – впрочем, так ли уж свободно? – высказывает свое суждение, может свободно обсуждать ортодоксальную докторшу и может даже воссоздать ее, заново воссоздать догму, которую исповедуют другие. Разве не происходит нечто подобное также и в работах Паскаля по геометрии? Святой Павел сказал (я не отметил сразу это место в Евангелии, и теперь ритм, в котором я живу, не позволяет мне приниматься за поиски этого места), что по отношению к строго ортодоксальной доктрине он еретик. [124]«Тут я еретик», – буквально так он и говорит, оставляя свой греческий без всяких разъяснений, что нередко бывает в евангельских, и некоторых других текстах. Но сказать он хотел примерно следующее: «В этом вопросе я придерживаюсь частного, своего личного, а не общепринятого, мнения». Это означает, что в данном случае он отступает от здравою смысла, дабы, полагаясь на свой собственный индивидуальный разум, приступить к свободному исследованию вопроса. Но кто сказал, что нельзя своим собственным умом дойти до принципов здравого смысла, кто сказал, что ересь не способна породить ортодоксию? Все ортодоксии начинались как ереси. И переосмыслить общие места, воссоздать их заново, превратить идеи в мысли – лучший способ освободиться от чар ортодоксии. И Паскаль, еретик, осмысливая католические идеи, те самые идеи, которые исповедуются другими людьми, превратил эти идеи в мысли,общепринятые догмы в живые истины, и заново воссоздал ортодоксию. Что, с другой стороны, было чем-то абсолютно противоположным нерассуждающей вере иезуитов, этой вере угольщиков.
Человек, который хочет s'abétir,поглупеть, но только именно поглупеть сам, а не одурачить других, s'abétirв своем чистом одиночестве, такой человек преодолевает свою béte [125]и поднимается над нею в гораздо большей мере, чем тот, кто, не рассуждая, повинуется высшей инстанции, Всевышнему, perinde ас cadaver [126]и, в соответствии с третьей ступенью послушания, послушания разума, почитает наилучшим делать то, что считает наилучшим вышестоящая инстанция, принимаясь, к примеру, поливать платановую трость в монастырском саду, потому что так приказал настоятель. Все это, в сущности, чистейшей воды игра и комедия, комедия приказания и послушания, ибо ни тот, кто приказывает, ни тот, кто повинуется приказанию, не верит в то, что эта трость пустит корни, покроется листвой, зацветет и станет плодоносить, подобно жезлу патриарха Святого Моисея. [127]Вот к чему сводится ценность разумения. Она состоит в обуздании человеческой гордыни без понимания того, что нет гордыни большей, чем послушание подобного рода. Ибо если в Писании сказано, что тот, кто унизит себя, тот возвышен будет, то это вовсе не означает, что возвышен будет тот, кто унизит себя в расчете, что за это он будет возвышен. Не что иное, как послушание подобного рода породило чванливую – люциферову – гордыню, коллективную гордыню Общества Иисуса.
Паскаля приводили в негодование мелочные споры иезуитов, их бесконечные распри, их корыстолюбие. А их крохоборство! Вся эта их полунаука, пробабилизми т. д. и т. п. Но мало этого, они еще играют в свободу. In necesariis unitas, in dubiis libertas, in omnia chantas, – говорят они. В необходимости – единство, в неопределенности – свобода, во всем – любовь! И для того, чтобы поиграть в свободу, они расширяют понятие сомнения, называют сомнением то, что таковым вовсе не является. Достаточно перелистать Метафизикуотца Суареса, [128]к примеру, чтобы воочию убедиться в том, что человек способен забавляться тем, что, разделив один волосок на четыре части, причем вдоль, а не поперек, заплетает косу из этих четырех тончайших волокон. Или, например, когда иезуиты изучают историю – впрочем, то, что они называют историей, обычно не выходит за пределы археологии, – то развлекаются тем, что считают щетинки на хвосте у Сфинкса, разумеется, чтобы не глядеть ему в лицо и не встретиться с ним взглядом. Все их усилия направлены на то, чтобы одурачить самих себя и одурачить других.
Когда иезуит – по крайней мере, испанский иезуит, я повторяю, – скажет вам, что он много учился, не верьте ему. Это все равно как если бы человек, который ежедневно проходит по 15 километров, шагая по кругу в садике возле своего дома, сказал вам, что он много путешествовал.
122
Лео Таксиль (наст, имя Габриэль Антуан Пажес) – французский публицист 19 в., вступивший в орден иезуитов с целью их разоблачения, а затем опубликовавший острые антиклерикальные памфлеты «Долой скуфью», «Гротескные сутаны», «Охота на ворон» и др. Широко известна также его «Забавная библия».
124
Возможно, здесь Унамуно имеет в виду следующее высказывание Апостола Павла: «Ибо надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные» (1
125
126
127
Имеется в виду чудо, подтвердившее первосвященство Аарона. С этой целью Моисей от всех 12-ти колен положил на ночь в скинию 12 жезлов с надписью на каждом имени родоначальника колена. По утру жезл колена Левина с именем Аарона расцвел, пустил почки, дал цвет и принес миндали
128
Отец Суарес (Suarez) Франсиско (1548–1617) (по прозванию