39. Фрау Геббельс часто благодарила бога за то, что жива и может убить своих детей, чтобы спасти их от всякого «зла», какое последует за поражением. Обращаясь к Райч, она сказала: «Моя дорогая Ганна, когда придет конец, вы должны помочь мне, если у меня не хватит сил, с детьми. Вы должны помочь мне в уходе из этой жизни. Они принадлежат третьей империи и фюреру, и если их обоих не станет, то и для детей больше нет места. Но вы должны помочь мне. Я больше всего боюсь, что в последний момент у меня самой не хватит сил».
40. Ганна думает, что у нее хватило сил в последний момент.
41. Из замечаний Ганны можно с уверенностью сделать вывод, что фрау Геббельс была просто одним из наиболее убежденных слушателей высоконаучных речей ее собственного мужа и являла собой самый резко выраженный пример влияния нацистов на немецкую женщину.
42. Дети Геббельса
Детей у Геббельса было шестеро. Их имена и примерный возраст были: Гела 12 лет, Тильда — 11 лет; Гельмут — 9 лет; Гольде — 7 лет; Гедда — 5 лет; Гайде — 3 года. Они были единственным светлым пятном, облегчая тяжелую жизнь в бункере под сенью смерти. Райч учила их песням, которые они пели для фюрера и раненого фон Грайма. В их разговорах все время фигурировало, будто они «в пещере» с их «дядей фюрером», и хотя снаружи бомбят, с ними ничего не может случиться, пока они с ним. И «дядя фюрер» сказал, что скоро придут солдаты и прогонят русских, и тогда завтра они смогут опять выйти и играть в своем саду. Все в бункере принимали участие в том, чтобы сделать им жизнь как можно более приятной. Фрау Геббельс неоднократно благодарила Райч за то, что она скрашивает их последние дни, так как Райч часто собирала их вокруг себя и рассказывала длинные истории о своих полетах, о местах, где бывала, и о странах, которые видела.
43. Ева Браун
По впечатлению Райч, «подруга» фюрера оставалась строго верной своей показной роли в кругу фюрера. Большая часть ее времени уходила на полирование ногтей, переодевание на каждый час дня и все прочие женские занятия, как уход за собой, прическа, полировка. Она, по-видимому, принимала перспективу смерти вместе с фюрером, как неизбежный факт, и вела себя как бы говоря: «Разве не длится эта связь уже 12 лет и разве она не грозила серьезно самоубийством, когда Гитлер однажды хотел избавиться от нее. Это была бы гораздо более простая смерть и более чистая». Ее постоянными словами было: «Бедный, бедный Адольф, все его оставили, все изменили. Лучше пусть погибнут десять тысяч других, чем он будет потерян для Германии».
44. В присутствии Гитлера она была всегда очаровательна и заботилась всячески о его удобстве. Но она оставалась вполне в этой роли, только пока была с ним. Как только он выходил и не мог слышать, она начинала говорить о неблагодарных свиньях, покинувших своего фюрера, и о том, что всех их нужно убить. Все ее замечания звучали по-детски, и, по-видимому, единственными «хорошими» немцами были в этот момент те, кто попал в бункер, а все другие были изменники, потому что не были здесь, чтобы умереть вместе с ним. Причины ее готовности к смерти с остальными были те же, что и у фрау Геббельс. Она была просто убеждена: что бы ни случилось, дальше третья империя не будет больше годиться для жизни в ней настоящих немцев. Часто она выражала огорчение тем, что есть люди, не способные уничтожить себя, и которым придется жить без «чести», как человеческим созданиям без души.
45. Райч подчеркивает очень очевидные неглубокие умственные способности Браун, но говорит, что она была очень красивой женщиной. Райч считает весьма маловероятным, что Браун имела какое-либо влияние на Гитлера вне выполнения своего назначения. Слух о свадебной церемонии в последнюю минуту Райч рассматривает как весьма неправдоподобный не только потому, что считает, что Гитлер не имел такого намерения, но и потому, что условия в бункере в последние дни сделали бы такую церемонию смешной. Вплоть до момента, когда Райч ушла из бункера только за день до извещения о смерти Гитлера, никаких разговоров о такой церемонии не было. Слух о том, что от этой связи были дети, Райч быстро опровергает как фантастический.
46. Мартин Борман
Борман очень мало двигался, все время оставаясь за своим письменным столиком. Он «фиксировал события момента для будущих поколений». Каждое слово, каждое действие заносилось на бумагу. Часто он приходил к тому или другому и с мрачным видом спрашивал точное содержание разговора фюрера с лицом, которое только что имело у него аудиенцию. Он тщательно записывал также все, что происходило между другими в бункере. Этот документ должен был быть тайно вынесен из бункера в самый последний момент, чтобы, по мнению скромного Бормана, он мог «занять свое место между величайшими главами германской истории».
47. Адольф Гитлер
За время пребывания Ганны в бункере поведение Гитлера и его физическое состояние опускались на все более и более низкий уровень. Сначала казалось, что он играет свою настоящую роль, ведя оборону Германии и Берлина, и вначале это было в некоторой мере возможно, так как связь еще была довольно надежной. Сообщения поступали по телефону на башню зенитной артиллерии и оттуда передавались по радио посредством переносной антенны, подвешенной на воздушном баллоне. Но с каждым днем это становилось все труднее, до тех пор пока под вечер 28-го и весь день 29-го связь не стала почти невозможной. Примерно 20-го апреля, на вероятно последнем заседании военного совета у Гитлера в рейхсканцелярии, фюрер был, говорят, настолько подавлен безнадежными сообщениями, что обнаружил полное отчаяние в присутствии всего совета. В бункере, где Ганна услышала об этом, говорили, что после этого даже самые большие оптимисты из свиты Гитлера убедились в том, что война проиграна невозвратно. По словам Райч, Гитлер больше не оправился ни физически, ни морально после этого удара в зале заседаний.
48. Иногда казалось, что он все еще надеется на успех генерала Венка, пробивающегося с юга. Он мало говорил о чем-либо другом и весь день 28-го и 29-го строил тактические планы, какие Венк может применить для освобождения Берлина. Он шагал по бункеру, размахивая дорожной картой, которая уже почти разлагалась от пота его рук, и строил планы кампании Венка перед всяким, кто его случайно слушал. Когда его возбуждение доходило до предела, он хватал карту с места, где она лежала, быстрыми и нервными шагами ходил по комнате и громил, «управляя» защитой города армиями, которые уже не существовали (потому что даже армия Венка уже была разгромлена, чего Гитлер не знал).
49. Райч описывает это как патетическую картину полного крушения человека. Трагикомедия разочарования, бесплодности и бесполезности — видеть человека, бегающего как слепой от стены к стене своего последнего убежища, размахивая бумагами, болтающимися в его нервно дергающихся руках, или сидящего сгорбившись у стола, водя по пропитанной потом карте пуговицы, представляющие его несуществующие армии, как мальчик, играющий в войну.
50. Возможно ли, что Гитлер еще жив?
Райч считает совершенно абсурдным, что Гитлер мог уйти из бункера живым. Она говорит, что убеждена, что Гитлер был физически неспособным уйти, когда она сама покидала бункер: «Если бы для него была расчищена дорога от бункера к свободе, то и тогда у него не было бы сил ею воспользоваться». Она считает также, что к концу у него не было намерения жить и что только надежда на Венка удерживала его руку от осуществления плана массового самоубийства. Известие, что Венк не может пробиться, считает она, сразу же привело бы в действие хорошо продуманный план уничтожения.