— Я знаю, кто ты, защитник.
Он улыбается.
— Ты сказала, что это твой первый день.
— Да, — говорю я медленно, во рту внезапно пересохло.
— Я не знал, что у нас начал работать новый сотрудник.
Итак, мой отец не сказал никому из игроков, что я буду здесь работать. Отлично.
— Что ты будешь делать? — спрашивает он.
— О, всего понемногу, — отвечаю я.
Он смеется.
— Ты не очень разговорчива, да?
Я пожимаю плечами.
Его глаза сверкают весельем и вызовом.
— Я могу узнать хотя бы твое имя?
Я делаю глубокий вдох.
— Ари. Арианна… Петрелли.
Я смотрю, как мое имя проникает в его сознание, и его осеняет понимание.
Свет исчезает из его глаз. Его выражение лица замирает.
И мой желудок внезапно чувствует себя очень пустым.
Он отходит в сторону, оставляя между нами приличное расстояние. Его руки складываются на груди, как барьер. Челюсть стиснута.
— Ты дочь тренера.
Я сглатываю, преодолевая сухость в горле.
— Да.
— Я не знал, что ты будешь здесь работать.
— Я… это… — Я поднимаю руки, не зная, что сказать.
Наступает тишина. Мгновение ничего. Никто из нас ничего не говорит.
Затем он резко поворачивается к своему шкафчику, отворачиваясь от меня.
Вау. Хорошо.
Я привыкла, что люди смотрят на меня, как на дерьмо. Но не к такой реакции. Словно у меня инфекционное заболевание.
Я делаю глубокий вдох и нахожу свой голос.
— Это… это проблема?
— Нет. — Он снимает с вешалки командную футболку.
Я стою здесь, прекрасно понимая, что проблема есть, но не зная, как справиться с его негативной реакцией на меня.
Он смотрит на меня через плечо. В нем нет прежней теплоты или юмора. Его глаза пустые и суженные, он смотрит на меня, как на неудобство. Я — жвачка на подошве его новых туфель.
— Мне нужно переодеться, — говорит он, голос холодный.
— Извини. — Я отступаю назад, прижимая его рубашку к груди.
Его глаза опускаются на нее со вспышкой чего-то сродни гневу, и на мгновение я задумываюсь, не предложить ли мне вернуть ему рубашку.
Но я этого не делаю. Я держу рот на замке, поворачиваюсь на пятках и направляюсь к двери.
Не доходя до нее, я останавливаюсь и оборачиваюсь к нему.
— Арес?
Его глаза упираются в мои. Выражение его лица напряжено.
Я делаю маленький шаг вперед.
— Могу я попросить об одолжении?
Он медленно моргает и резко выдыхает.
— О каком? — из голоса сочиться раздражение.
— Я просто хотела попросить… не мог бы ты не упоминать об этом моему отцу… что видел меня здесь…
— Полуголую.
Мое лицо пылает.
— Да. Просто…я… — Как мне это сказать? — Просто я… — Не хочу снова разочаровывать его.
— Я ничего не скажу, — рычит он и снова поворачивается к своему шкафчику. — Нечего рассказывать.
— Спасибо, — мягко говорю я.
Он издаёт саркастический смешок, качая головой, и я чувствую, что, что-то упускаю.
Хочу спросить, почему я его так разозлила. Но я слишком труслива, чтобы сделать это.
Поэтому я снова держу рот на замке и направляюсь к двери.
— Арианна.
Я останавливаюсь и оглядываюсь через плечо. Он стоит передо мной, на его лице все то же стоическое выражение.
— Что? — говорю я.
— Я хочу получить свою рубашку завтра. Чистую.
Что-то в том, как он сказал «чистую», наводит меня на мысль.
Он думает, что я грязная пьянчужка.
Я вдыхаю через нос.
Я больше не такой человек.
Я чиста, и трезва.
И мне не нужна его дурацкая рубашка. Лучше буду ходить с сиськами на виду, чем носить его одежду.
Я поднимаю подбородок и снова подхожу к нему.
Когда нахожусь в футе от него, я бросаю ему рубашку обратно. Он ловит ее одной рукой, не отрывая взгляда от моих глаз.
— Оказывается, в конце концов, мне не нужно одалживать твою рубашку. — Затем я поворачиваюсь и выхожу оттуда.
Глава 3
Я вхожу в свою квартиру и закрываю за собой дверь, запирая ее на ключ.
Я бросаю взгляд в угол комнаты, где стоят мои краски и мольберт. Я смотрю на чистый холст, стоящий там, на мольберте, и молюсь о том, чтобы почувствовать что-нибудь. Хоть что-нибудь. Даже искра интереса или вдохновения была бы началом. Я была бы благодарен за это.
Но ничего.
Я не рисовала уже шесть месяцев.
С тех пор, как стала трезвой.